То все сказки сказывала, а теперь быль:

Жила-была девочка (жил был  мальчик)

У него (у нее) была вечно занятая мать (и отец), которая разрывалась между работой, домом, выяснением отношений со свекровью (тещей) и словами — «ну и дура же ты» ( ну и дурак же ты) собственной матери (отца).

И никому до этого мальчика (девочки) дела то и не было. Родители мечтали только об одном — чтобы их чадо не приносило никаких проблем типа двоек и испорченных одежд и зубов, а дите мечтало об своем одном: чтобы его кто-то спросил: как тебе живется-можется? И не просто спросил и пошел, а еще и выслушал, и тогда можно было бы рассказать, как оно — живется-можется….

Но этот кто-то не приходил, да и откуда ему взяться, этому кому-то…

А дальше — по Андерсену:

А потом у него ( у нее) сначала вытянулась шея и стали очень смешные коленки. А потом там, где лопатки, кожа лопнула и оттуда показались белоснежные блестящие на солнце перья. И сначала это было ужасно смешно и очень больно, и наша девочка (наш мальчик) неловко задвигАли невесомую, но весьма объемную конструкцию под лавку, но потом места конструкции из перьев и света не стало хватать места, и в один прекрасный день он (она) вышел на общий двор, расправил крылья и — взлетел (взлетела) вместе с свежим весенним ветром.

И сразу стало неважно, писалось ли чадо в кровать и пачкало ли штаны, или нет, чистил ли (чистила ли она) он зубы на  ночь добровольно или по принуждению, и какая отметка была в дневнике по физкультуре и арифметике.

Потому что — КРЫЛЬЯ!

НАСТОЯЩИЕ БЕЛЫЕ КРУЖЕВНЫЕ КРЫЛЬЯ полоскали ветер за спиной, и солнце отражалось шелковым блеском в каждом упругом пере, и горизонт Громадной Планеты послушно наклонялся, повинуясь едва заметному движению пальцев-крыльев-перьев…

… а под ним (под ней) где-то там, далеко внизу, переваливаясь от поилки к кормушке, и с неодобрением глядя в небо, шипели рассудительные и почтенные утки (гуси, селезни):

— «Кошшшшшшмар, разве  так себя ведут воссссссспитанные птицы! Перья -то подбери, бесстыжиииия какияяяя нонче всссееееееееееее-в-неееебеее…. нитебескромноссссссссти, ни сссссовессссссссссти…»

— Мама дорогая, посмотри, ведь я лечу!!!

— А жрать ты что будешь, леталка бестолковая? Лучше бы ты место у кормушки занял, а летать и без тебя есть кому! Ишшшь чего захотел (захотела) — небо им подавай!

— Мама дорогая, конечно неба, ведь земли ты подо мной не оставила, всю пожгла, да ядом позасыпала…

И другие гусыни да утки тоже шипели, да кривили клювы:

— От ведь как родителей не почитают нынче! Все извращенцы и наркоманы, это какой же травы надо было накушаться около пруда, чтоб вот так взлететь??? Это какой же наглости надо набраться, чтобы так летать???

А небо радовалось, и принимала крылатого посланника, и играло с ним, и пело!

И большая белая птица над землей, балуясь и хохоча, омывала в ветре свое сильное послушное тело, и какая разница — что там было раньше!

На птичьем дворе все шло своим чередом: неслись несушки, высиживали яйца клушки, и умненькие утятки строем ходили в птичью школу, где учили вовремя занимать месту о кормушки и слушаться старших. И одно было незыблемо в этом мире: пятого и двадцатого открывается заветная кормушка и оттуда сыплется заветное зерно номиналом одна (один) Убитый Енот…

И это есть БАЗА — основа социума. 

Гений — возможен, а База — неизбежна.

Но как мы не делись на Этих и Тех — в Божьем саду все деревья любимые

И поэтому нет среди нас ни хуже, ни лучше, ни мальчиков, ни девочек, ни гениев, ни быдла, а есть  ЧЕЛОВЕКИ, дети человеческие…

Утка сидящая на яйцах посреди двора — возгордись своей миссией — ты в каждый час ГАРАНТИЯ СТАБИЛЬНОСТИ ВСЕЛЕННОЙ. Благодаря тебе существует МИР. И потому только ты имеешь право сказать, философски поводя взглядом влево вверх: «все  идет своим чередом,,,,» потому что только ты этот Черед сейчас ощущаешь даже на физическом уровне, и твои ощущения — не досужий домысел, а Главная Философия жизни… Летают в небесах, но рождаемся-то мы на земле…

 А Гении — дети кризисов, переломов, бунта. 

Так не убоимся же кризиса, который дает возможность обычной утке воспарить лебедем!

И если есть у тебя крылья — взлетай, Сокровище Небес!

Сейчас самое время!

А если нет у тебя крыльев — будь спокоен, Сокровище Земли: кризис быстротечен и не страшнее прилива-отлива. Отхлынула волна на рассвете, но к закату снова прибудет вода, и наполнится кормушка свежим зерном и чистой водой

Не беспокойтесь!

Будьте счастливы!

Девочка-обезьяна никак не могла оторваться от земли.

Она вертела в руках скакалки и прыгалки, пинала батут, сгибала-разгибала коленки, но земля крепко держала ее за ноги.

— Ага, — смекнула Девочка-обезьяна, — земное притяжение! Физика, значит, опять началась, восьмой класс! То-то я думаю, давненько я ничему не училась!

И она открыла книгу. То, что она там увидела, ничуть ее не удивило – она увидела в книге фигу. Она посмотрела на рисунок, поразмышляла о превратностях бытия и книгу захлопнула. Кстати сказать, она и в школе с физикой в таких же философских отношениях была. Даже поговорку придумала соответствующую: «Смотрю в книгу – вижу фигу!». И эта поговорка была настолько справедлива, что стала Крылатой Фразой, которая мгновенно разлетелась в разные стороны.

А физика так и  не подружилась с головой Девочки-обезьяны, зато ее с успехом заменил житейский опыт. И вот этот житейский опыт — сын ошибок трудных, подсказывал ей, что раз ее эта земля за ноги держит, то, стало быть, ее ноги чем-то этой земле очень приглянулись.

Девочка-обезьяна с удовольствием посмотрела на свои ноги. Ноги, обрадованные вниманием, весело затопали-затанцевали, расшалились вконец, но, попытавшись прыгнуть, утихомирились – прыгнуть не получилось.

— Вот ведь Ешкин кот! – Девочка-обезьяна в сердцах стукнула кулаком по забору.

Из-за забора немедленно появился серый толстый Кот и недовольно проворчал:

— Чего изволите?

— В каком это смысле? – удивилась Девочка обезьяна.

— Во всех трех смыслах, — сурово поглядывая на нарушительницу спокойствия, ответил Кот, — раз уж вы меня звали-будили, извольте изложить, что за является причиной этому беспределу.

— А мы вас звали? – осторожно поинтересовалась Девочка-обезьяна.

—  Еще как звали-голосили! Разорались прямо на всю улицу: «Ешкин кот, ешкин кот!» Ни одна живая душа не выдержит такую бурю и натиск! Да еще по забору кулачищами громыхали!!!

Девочка обезьяна с недоверием уставилась на свои кулачки, а Кот, теряя терпение, рявкнул:

— Так чего изволите, госпожа дебоширка? На какой такой вопрос вы ищете ответ?

Девочка-обезьяна сообразила, что с Котом лучше не спорить, и раз уж скорбное главою животное пристало к ней с какими-то вопросами-ответами, то лучше не перечить болезному, а спросить у него что-нибудь, — может быть он и успокоится?

— Почему меня земля за ноги держит и никуда не пускает? – задала она вопрос, который ее саму волновал безмерно, и Кота, судя по всему, займет надолго, — почему я никуда перепрыгнуть не могу?

Кот заинтересованно оглядел ее и изрек с умным видом:

— Хорошие ноги! Я бы тоже за такие подержался! – он поймал недобрый взгляд девочки и на всякий случай прикрыл уши лапами и подобрал под себя хвост, — да правду я говорю! У тебя ноги медом намазаны, вот земля за них и держится – кто ж от меда добровольно откажется?

— И что мне теперь с этим делать? – спросила Девочка –обезьяна, растерявшись совсем от такого сообщения.

— Хороший вопрос, — сказал Кот, — но это уже второй вопрос. Это не ко мне. Я только на один вопрос отвечаю.

— А кого же мне еще спросить? – озадачилась девочка.

— Ну ничего себе шуточки, она и третий вопрос задает! Я тут с вами уже, видимо,  на Золотую Рыбку похож!- возмутился Кот, и, уходя за забор, брезгливо передернул кончиком хвоста. И исчез.

Девочка-обезьяна уселась на дорогу и принялась разглядывать ладошки на ногах. Хорошенькие! Лизнула. Ноги как ноги, ничего похожего на сладости не почувствовала, хотя что-то медовое в них мерещилось…

— Надо медведю моему дать попробовать, — подумала она, — только накормить его не забыть его предварительно. А то мало ли что, вдруг и правда ноги медово-притягательные!

Сказано-сделано. Медведь был накормлен конфетами и котлетами, так что плюшевое пузо округлилось как мячик, а потом косолапый был допущен к сладким ногам. Ноги Медведю понравились! Он лизал их с таким упоением, что слизал красивый золотистый лак № 27 с ногтей, которым девочка украшала свои ноготки на руках и на ногах.

— Все понятно! – сказала она, с усилием вытащив свои конечности из медвежьей пасти, — и земля, видимо, так же чавкает и чмокает!

Она задумалась. Думала долго, минут семь, но ничего путного своим девочкинским умом не придумала. Пришлось звать на помощь ум житейский.

Житейский ум поскрипел-покряхтел и выдал совет:

— Открой учебник физики!

— Начинается! – проворчала Девочка-обезьяна. – «Открой физику, сиди смирно, отвечай, когда спрашивают, дай дневник, родителей – в школу!»

Но физику открыла.

И увидела фигу.

— Смотрю в книгу – вижу фигу! – пропела она и швырнула учебник под стол.

— Ничего нового я там не увидела, так что не напрягайся про притяжение земли к медовым ногам у физиков искать, умник задний,- съехидничала она.

Но житейский ум не унимался:

— Открой учебник физики!

Девочка-обезьяна кряхтя выцарапала из-под стола книжку, открыла ее и увидела фигу! Хотела стукнуть кулаком и закричать: «Ешкин кот!», но вовремя сообразила, что это добром не кончится, и сдержалась. Скосила глаза на лоб и голосом, не предвещающим ничего хорошего, произнесла:

-Смотрю в книгу – вижу фигу!

И книга полетела на шкаф.

Житейский ум тяжело вздохнул и обреченно произнес:

— Открой, пожалуйста, учебник физики!

Девочка-обезьяна заколотила себя кулаками по голове, громко вопя всяческие слова, которые редактор обычно вычеркивает из сказок, поэтому мы и писать их даже не станем, сами догадаетесь, небось.

Но житейский ум, уворачиваясь от тумаков, твердил свое:

— Открой, пожалуйста, учебник физики!

Девочка-обезьяна, громко чертыхаясь, с грохотом двигала к шкафу стул, подкладывала на сиденье коробку и стопку книжек, вскарабкалась наконец на это сомнительное сооружение, с омерзением двумя пальцами подхватила учебник физики, открыла его…

… и увидела фигу!

Девочка-обезьяна аж задохнулась от вспышки ярости! Учебник через всю комнату гордым альбатросом полетел за диван.

Девочка сверзилась со шкафа и засуетилась-забегала, ища что-нибудь потяжелее, чтобы расправиться окончательно с этим издевательством под названием «житейский ум». Но молоток в руки не попадался, сковородка была для расправы чересчур легковесна, а двадцатилитровую бутыль с водой девочка не могла даже сдвинуть, не то, чтобы поднять и треснуть себя по голове, чтобы житейский ум вылетел оттуда к свиньям собачьим!

— Я тебе сейчас устрою! Сам вылетишь нафиг! Нафиг! Нафиг!

И тут ее осенило!!!

От неожиданности она шлепнулась на пол, прямо где стояла. Глаза ее округлились и смотрели от изумления в разные стороны. Она с усилием собрала их в кучку и забормотала:

— То есть что же это получается? Я вижу фигу и плююсь? А если бы я видела мед или еще что-то вкусное, то не плевалась бы? Эврика!!!- и она завопила, потрясенная собственным открытием!

— Я открываю книгу, вижу там фигу – и зашвыриваю книгу куда подальше! А потом беру книгу снова, в надежде увидеть там что-то полезное, открываю, снова вижу фигу, и и снова швыряю, еще дальше! И снова беру, ожидая чуда и меда, но вижу только фигу, и вообще зашвыриваю книжку – и она меня больше не интересует!

Житейский ум расслабился и теперь тихонько посмеивался – судя по всему, дальнейшая порка не предполагалась. А Девочка-обезьяна продолжала:

— То есть, если это все так (а оно именно так и получается), то если вымою ноги и нарисую на них фигу, то земля, по привычке лизнув мне пятки, обнаружит фигу вместо меда – ей это не понравится! И она перестанет держать меня за ноги? И найдет себе что-то поинтереснее моей фиги? Вот, скажем, пальму найдет! Финиковую! Которую я специально медом намажу – пусть ее облизывает да чмокает! Пальма от этого развесистая, как клюква сделается, а финики только слаще станут!

Сказано – сделано!

На пятках Девочка обезьяна мастерски изобразила смачные фиги.

Земля по привычке причмокнула, стараясь лизнуть ноги Девочки-обезьяны, наткнулась на безвкусные фиги, и фыркнула, как кошка. Облизала еще раз, почмокала, убедилась, что невкусно, и отпустила ноги, Потому что рядом с ними обнаружила неимоверно вкусный пальмовый ствол, которой у самой земли был облит восхитительным душистым медом! И земля громко зачавкала, забыв сразу же о Девочкиных пятках.

А Девочка-обезьяна высоко подрыгнула, взлетела над краем моря, и отправилась куда глаза глядят! И глаза ее глядели и в веселую Барселону, и в ласковую Флоренцию, и в жаркую душистую Индию, и в загадочный звонкий Китай, и в зеленую просторную Австралию, и в шумную суетливую Москву и в прозрачные горы, и в прозрачные воды, и прозрачные небеса…

Девочка- обезьяна, читающая сказки! Если земля крепко держит тебя за ноги, — проверь, — не в меду ли твои пятки?

Я не умею сочинять сказки. Я всегда была в этом уверена, и поэтому даже не пыталась никогда что-либо сочинять. Я и в волшебство не очень верила, пока у меня оно не начало сбываться самым фантастическим образом.

Если сначала рассказывать, то началось все с рассылки, где Лисси Мусса рассказывала про волшебную сеть, в которую можно поймать жениха. Я в жениха не верила, семейная жизнь моя покатилась под откос восемь месяцев назад, когда муж ушел к другой женщине, но идея с сетью мне понравилась – получалось очень красивое украшение для дома: плетеная сеть с кучей вплетенных в нее предметов – колокольчиков, ключей, ленточек, и прочих штучек. У меня даже место для нее было отличное – у меня в доме есть небольшая ниша, в которую ничего не пристроишь, а вот такая сеть была бы классным украшением.

Плела я ее долго – почти полгода. Два раза распускала, меняла вплетенные предметы, искала медного цвета ключики, заказала специальные синие глазки из Турции, из Индии мне привезли очаровательные бубенчики, из Египта – красивые бусины…

И вот моя сеть готова и водружена на место! Она действительно была очень красива и необычна. И в нее попался кот. В тот самый день, когда я повесила сеть в нишу, к моей двери пришел дымно-серый, в белых носочках кот, который не пожелал никуда уходить, и сидел в подъезде до самой ночи, преданно глядя на мой звонок и изредка подавая голос. Соседи пытались его пригласить к себе, приманивали колбасой и молочком, но он не поддавался. И когда его хотели выгнать из подъезда, он увернулся, но не ушел. В конце концов, мне пришлось его впустить, чтобы прекратит страсти, бушующие у моей двери. Я решила, что он переночует у меня, а утром я выведу его на улицу, и пусть идет к себе домой.

Кот первым делом обошел быстренько всю квартиру, остановился под сеткой, и было видно, что ему сеть моя очень понравилась. Еще бы, столько игрушек покачивались среди плетеных веревочек!  Так у него и появилось место – на коврике под сеткой.

На следующий день был дождь, а потом мне стало его жалко выгонять, да и кот оказался очень воспитанный, и приученный к унитазу, поэтому проблем никаких у меня не прибавилось. Я подумала, что он погостит и уйдет когда-нибудь, ведь он откуда-то пришел?

Кот часами глядел на сеть, и я подозреваю, что в мое отсутствие он играл с ключами и колокольчиками, потому что сеть все время обвисала по-разному.

Мы с котом подружились, хотя ему были не чужды и некоторые вредные человеческие привычки: он разваливался в самых неудобных местах, был ленив и чересчур независим – прямо мужик в доме, а не кот! Но я была к нему снисходительна, он все-таки был добрым котом. Он грел мне ноги, когда они зябли, и всегда знал, когда меня лучше не трогать. Он утешал меня, когда я плакала от навалившейся грусти, и приносил свои игрушки, чтобы утешить меня.

А потом мне приснился сон.

В этом сне мы сидели за столом, как в детективах показывают – напротив друг друга, и с разговаривали очень серьезно. И собеседником моим был … кот. Но не просто кот, а именно мой пришелец кот, переодетый моим мужем. А если пристально приглядеться, то это был муж мой Константин, который прикинулся приблудным моим котом. И вот этот кото-Константин сидел против меня в сером костюме в тонкую полоску, курил сигареты, оберегая от огонька пушистые усы, и очень убедительно мне объяснял природу мужчин, котов и домовых заодно:

— Понимаешь, дом – это такая энергетически-экологическая замкнутая система, которая как Вселенная… В ней есть все, абсолютно все! И если разобрать ее персонажей – то они тоже имеются в полном ассортименте. Какую роль ты ни придумай – она имеется в этом театре! Здесь есть Разгильдяй и есть Дисциплинированный, есть Зануда и есть Домашний Ураган, есть Больной и есть Врачеватель, есть Трусливый заяц и есть Смелый Лев, и ты не придумаешь роли, которой не найдется в этой системе. Когда живет в доме большая семья, эти роли распределяются между всеми членами семейства, и вот кто-то берет себе все роли Хозяина: Властитель, Рассудительный, Планировщик, а кто-то становится Двоечником, Лентяем, Прогульщиком, а подрастет и станет Крест Нашей Семьи, Пьяницей, Бездельником.

— Если живет в доме один человек, то он сочетает в себе все качества в разных пропорциях, и какое-то, несомненно, преобладает, но все маски и роли так или иначе дают себя знать.

— Ты несешь чушь, кот, — сказала я, — еще скажи – убийца сидит в каждом из нас.

— Убийца? Конечно и убийца тоже – да ты сама с каким вожделением гоняешься за молью или прихлопываешь комара! Но я продолжу:

— Некоторые роли берет на себя иногда домовой. Это если уж совсем попадается, к при меру, Аккуратист и Педант, который не может категорически сыграть Разгильдяя и Растяпу. В этом случае домовому приходится прятать документы и ключи, ставить на самый край стакан или банку с вареньем, которые при первом же касании непременно грохнутся, или подпиливать ножки табуретки. Или еще какие-то каверзы устраивает, на которые хозяин дома катастрофически неспособен. И тогда приходится домового просить о пропаже: «Домовой-домовой, поиграй да отдай!».

Кот попыхтел немного в усы и промолвил:

— Сейчас начну о неприятном. Придержи немного свои нервы – я не хочу тебя обидеть или посмеяться над тобой, я хочу с тобой объясниться и договориться. В каждой семье тоже есть роли. И роли эти разные, иногда приятные членам семьи, а иногда очень неприятные. Тебе, например, нравится, что твой муж задорный и веселый и Душа Компании, и Веселый Гуляка – правильно?

— Правильно,  — я кивнула головой, — только какой он теперь муж?

Котомуж нахмурился:

— Какой-никакой, а муж! Но я не об этом. Тебе нравится твой Веселый Гуляка?

— Нравится, — я вздохнула, вспоминая, с каким восхищением все смотрели на Костика, когда он был в ударе – он мог развеселить весь город! Да что город! Его любимый клич: Гуляй, Вселенная, у нас карнавал!!! И Вселенная гуляла!

А кот продолжал:

— Вот какой парадокс: тебе нравится Веселый Гуляка, только когда он с тобой вместе гуляет, да?

— Да… Когда он гуляет где-то без меня, мне это совсем не нравится…

— И Герой-Любовник тебе нравится, когда этот Герой —  твой Любовник

— Да, и это так, — у меня на глаза навернулись слезы.

— Чурики, не реветь, — сказал котомуж, и протянул мне салфетку, — не люблю сырости! Во-первых, я сухопутный кот, а не морской котик. А с другой стороны – подумай об эстетике процесса: глаз покраснеет, нос опухнет – страшное дело! Поэтому держи себя в руках и будь привлекательна – с красивой девушкой поговорить —  одно удовольствие!

Я усмехнулась и вытерла нос – эту фразу Костик мне частенько говорил, когда мы жили вместе.

А кот, поправив галстук, продолжал:

— Я предлагаю тебе вот какое разделение ролей в этом доме: раз в этом доме положен Гуляка, то гулять от тебя буду я! Я тут присмотрелся, вокруг столько красивых кошечек во дворе и на улице! Есть где разгуляться! Я буду увиваться за каждой киской, я буду все ночи прогуливать среди прелестниц, я прославлюсь как неутомимый ловелас и секс-символ вашего квартала! И поскольку место гуляки и донжуана в нашем доме будет занято, то муж будет занят исключительно тобой. Потому что место семьянина, отца семейства, верного супруга – совершенно свободно. И тебе достанется нежный, умный, преданный и заботливый мужчина! Уж ему никуда от тебя не захочется! В этом доме гулять буду я!

Я от изумления сидела не шелохнувшись, я была потрясена таким поворотом нашей странной беседы, и слабо только смогла возразить:

— Опомнись, кот! Какой муж, у меня нет никого, меня бросили…

Но кот продолжал вдохновенно, размахивая лапами и не слушая мои возражения:

— Но и ты тоже поделишь свои роли! Ты заведешь рыбку! И пусть эта рыба сидит в аквариуме и мокнет, как ты иногда сыреешь в своих слезах. И это она будет иногда холодна и безучастна, а не ты. И глупо разевать рот будет тоже она, и говорить «отстань, я хочу спать» тоже будет она. И голова болит в самый ответственный момент пусть тоже у нее! А ты будешь улыбаться, оживленная, теплая, ласковая и родная.

— И заведешь одного крошечного комара. Можно игрушечного. И это он пусть зудит над ухом, когда мужчина твой что-то сделает не так, как тебе хотелось бы, или сделает это не в то время, в которое хочешь ты, или скажет твоей маме, подруге, или начальнице не те слова, что придумала для этой ситуации ты.

Тут моя голова не выдержала – и я проснулась. Я долго не вставала с постели, обдумывая свой  фантастический сон. А потом я пошла на Арбат и купила круглый как шарик аквариум, который любезная девочка-продавщица обустроила и даже поселила в него Золотую Рыбку. Рыбка разевала рот, а я кормила ее зелеными жемчужинками каких-то специальных водорослей и сухими крошечными креветками.

А «комар» нашелся в магазинчике с разнообразным восточным товаром: в крошечной коробочке на пружинке качался яркий жучок, и когда на него попадал свет, он отчаянно зудел. Но стоило захлопнуть коробочку, звук тут же прекращался.

Кот долго и внимательно разглядывал мои приобретения, и они, видимо, ему понравились. А потом он долго терся о мои ноги, как будто подлизывался или извинялся. И попросился на улицу – первый раз за все время, что он у меня жил. Я открыла ему дверь, и мне стало вдруг безумно жалко с ним расставаться. Оказывается, я очень привязалась к нему. Но задерживать я его не стала, и кот деловито запрыгал-заструился хвостом вниз по лестнице.

А вечером пришел Костик.

Он ужасно волновался, и голос дрожал, и руки… да что говорить, вы и сами все знаете. Как трудно просить прощения, когда ты обидел любимого человека, и как сладко прощать любимого человека, даже если он тебя смертельно обидел…

И началась новая жизнь. Так теперь и живем – как во сне.

Я никогда не ворчу и не дуюсь – за меня раздувает щеки моя рыбка, а ворчит маленький ворчун в коробочке. Костик занят исключительно мной, и конечно же, работой. У него открылись новые замечательные перспективы на работе, и мы уже чувствуем ветер больших и прекрасных  перемен.

А гуляет и безумствует у нас Кот. По всем близлежащим дворам уже бегают оравы серых котяток с белыми лапами, очаровательно напоминающие своего бойкого папеньку.

Сеть моя волшебная висит, приманивает Удачу, и на сеточке тоже обновка: маленькая картинка — портрет Соньки-Золотое Пузо.

Интересно, у Золотой Кошки и Серого Кота какой масти будут котята?

Если б мне такие перья

Да такие кры-ы-ы-ы-лья

Улетела б прямо в дверь я

Бросилась в ковыль я…

Я очень люблю эту песенку. И очень мне нравится, когда она неожиданно вдруг приходит в голову и начинает там звучать ее нехитрый мотивчик, и незатейливые слова пролезают в реальность: «Целый день стирает прачка, муж пошел за во-о-о-одкой, на крыльце сидит собачка с маленькой бородкой. Целый день она таращит глупые глазенки, если кто-то вдруг заплачет – погрустит в сторонке.

 А кому сегодня плакать в городе Тару-у-у-усе? 

Есть,  кому сегодня плакать – девочке Марусе…»

— Я не прилечу, ничего не получается! -Апельсинка рыдала в трубке телефона горько и безутешно: — у них, видите ли, так не принято!

Апельсинка – моя давнишняя подружка, скоропостижно вышедшая замуж в Бельгию, теперь на собственной нежной шкурке испытывала обычаи и законы Западной Европы:

— Феликс сказал, что раз мы теперь муж и жена, то будем везде ходить вместе, и он не может позволить мне ехать в Москву, потому что тогда ему придется всем объяснять, почему я уехала без него, и рассказывать, что ничего плохого не случилось и ничего  страшного не произошло – мы не разводимся и никто не заболел и не умер, но ему все равно не поверят, потому что здесь так не принято…

Она зимой поехала в Европу изучать витражи, ей нужно было потрогать их руками, потому что мы задумали грандиозный проект, и Апельсинка, шикарный дизайнер, в этом проекте должна была разгуляться во всю мощь именно в витражном деле. И в одном из соборов Гента она познакомилась с Феликсом, который сначала вежливо сопровождал ее под предлогом показать ей город, действительно помог ей добраться руками до витражей, потому что староста одного из местных католических приходов приходился ему дядей, а потом тихой сапой охмурил мою подружку,  и они поженились.  Она очнулась от его чар через месяц, когда стали выясняться подробности быта и уклада местных жителей.

От участия в проекте теперь ее отделяли не только километры, но еще и  странный обычай крохотного городка Хасселта, который велел всем горожанам ходить парами, если они пара. И Апельсинка теперь по пятницам была вынуждена ходить к полуночи в бар, где собирались приятели Феликса, и четыре часа наблюдать, как они напивались до поросячьего состояния, и потом начиналось действо, которое считалось верхом веселья: все забирались на стойку бара и начинали орать и топать, изображая танцы. Музыка, в начале вечера негромкая и довольно приятная, теперь уже грохотала так, что вяли бедные ушки, и все это напоминало шабаш в дурдоме. Но по-другому в этой Бельгии веселиться не умели, и это было еженедельным наказанием, потому что — традиция. 

Апельсинка маялась в уголке, зажав уши, пока шло это странное веселье. Она надеялась, что это кончится вскоре, ведь она знала, какой бывает Феликс – заботливый и интересный, взахлеб рассказывающий об архитектуре и живописи Бельгии и Голландии, о римских дорогах, фрагменты которых хорошо сохранились в этой части Европы, о винах Франции и цветах Голландии, о горных кручах Альп и о просторах Фламандии. Она полагала, что эти вылазки в бар всего лишь его желание показать всем, что он теперь женат на молодой красивой женщине – он был уже большой мальчик: его дочь училась уже в университете, предыдущая жена развелась с ним два года назад, а разведенные и мужчины и женщины здесь не приветствовались. Но оказалось, что бар — это именно то, что неизменно, что Европа сильна именно традициями, и никто традиции эти нарушать не собирается, и некоторые русские сами не понимают, что хотят. Они свои традиции забылы, и к чему это привело? — все русские теперь в Бельгию переселяются. Эти разговоры она не выносила, и поэтому мучалась молча.

Остальные дни были не такими досадными, хотя довольно однообразными. С утра Феликс уезжал на работу в голландский город Маастрихт, Голландия была всего в сорока  километрах, и торговал оттуда голландскими тюльпанами, рассылая их по всему свету. А Апельсинка сидела дома и пыталась учить фламиш – фламандский язык.

Но, так или иначе, она очень страдала. С ее непоседливым характером и кипучей энергией ей хорошо было в шумной и суетливой Москве, а в крохотной сонной Бельгии она была чайкой в тесной клетке. И хотя наш Проект ждал ее с нетерпением, Феликс знать ничего не хотел ни о России, ни об Апельсинкиных прежних профессиональных достижениях. Он считал, что теперь у нее началась другая жизнь, и все ее интересы касаются только Бельгии. Бабай бабайский!

— Я теперь поняла, почему ты, Лиссичка, Запад Западней называешь – потому что и вправду – западня! Лиссица, придумай что-нибудь, а то я прям пропадаю! – всхлипнула Апельсинка напоследок, — я иначе пешком пойду скоро отсюда, пешком с мешком! Дед Мороз к вам придет – это в июле-то месяце! — она снова всхлипнула и отключилась.

Я кусала телефонную трубку, но ничего волшебного в голову не шло – я была слишком зла на ее Феликса! Бабай дурацкий, а мнит себя наверняка просвещенной Европой! Он даже не представлял, какое сокровище ему досталось! И что он с ним делает – просто в землю зарывает! Соблазнил девушку, да как ловко ей мозги запудрил: свозил в феврале в Италию на горных лыжах покататься, да в марте на байдарке выбрались разочек, да в Брюгге – пряничный город съездили, и моя красотка-подружка в апреле растаяла: такой интересный, многогранный, умный, заботливый! А это после свадьбы все сразу и кончилось. Впрочем, так у многих бывает, и не только в Бельгии.  Но нужно было выцарапывать Апельсинку в Москву, пока она не завяла там окончательно!

И я принялась рассуждать: что для нас самое лучше в данной ситуации? Самое лучшее, если Феликс сам скажет: «Да катись ты в свою Москву хоть на месяц, хоть на два!»  И она бы покатилась… Покатилась бы колбаской по Малой Спасской. Это у нас такое есть выражение вежливое: «Катись колбаской по Малой Спасской». Малая Спасская – улица есть в Москве. Невежливо – это когда «на …» и «в …» посылают, а на Малую Спасскую – это тот же вариант, но вежливый. Эврика!!!

У меня голове сложилось волшебное действо фантастической, просто оглушительной силы!!!

Что получается: нам надо, чтобы Феликс Апельсинку сам бы послал – так? И что бы она покатилась быстренько – так? А выражение «катись колбаской» как раз и есть посылательное, но  и достаточно вежливое к тому же, значит, семейной сцены не предполагается, то есть все должно разрешиться мирным путем!

То есть, если Апельсинка начнет «катиться колбаской», то так или иначе по посылу Феликса на «Малую Спасскую» выкатится! О, моя брильянтовая Логика! Я тебя обожаю!!!

А руки мои уже набирали Апельсинкин номер.

— Слушай сюда, и лучше запиши: ты теперь колбаска и будешь кататься по Малой Спасской. 

— Мусса, ты бредишь? – осторожно спросила меня Апельсинкаю

— Нет, это не бред! Это демонстрация «ОКсЮМОРон в действии»! – гордо ответила я.

-Уррррррррррааааааа! – Апельсинка заорала в трубку нормальным своим живым и радостным голосом, который прорезался в момент, — ура, Лисичка, ура, диктуй!

— Значитца, так, записывай: рисуешь название улицы в натуральную величину – «Малая Спасская». Стелешь в коридоре у себя ковровую дорожку. Стелешь ласково и со смыслом: ведь ты себе мягкий комфортный путь выстилаешь. Опять же — ковровые дорожки стелют тем, кто споткнуться даже не может – по определению. На стенку в коридоре вешаешь название улицы – Малая Спасская…

— И начинаю там кататься колбаской!!! – завопила хохочущая уже во весь голос Апельсинка, — я поняла! Качусь колбаской по Малой Спасской!

Целый день стирает прачка

Муж пошел за водкой…

Внесли небольшие детали: прежде чем кататься колбаской следовало намазаться маслом, чтобы кататься еще и как сыр в масле,  что означало верх благополучия. Это действие обеспечило бы Апельсинку и добрыми напутствиями и средствами на странствие. 

Она с воодушевлением занялась приготовлениями. От ее страданий не осталось и следа – такая увлекательная игра не оставляет места для глупостей. Вволю накатавшись по коврику, она попала в объятья мужа, который порадовался ее веселому виду, но спросить она его о поездке в Москву так и не решилась.

— Феликс обцеловал меня вчера всю! – хихикала Апельсинка, — это мужики так на колбасу реагируют! Я даже когда самолучшими духами надушусь, такого целовательного шквала не бывает, а тут просто зачмокали до полусмерти! Но не поворачивается у меня язык спросить его о возможности моей поездки. Ты говоришь, он сам предложит, но ведь ему и в голову не придет такое!

— Мдя… — я задумалась. Это была незадача: Апельсинка была достаточно робкая, и очень не любила никаких выяснений отношений, поэтому боялась спросить то, что могло бы вызвать недовольство Феликса и привести к семейной сцене, пусть даже и небольшой. Но если рассуждать логически…

— Есть такое правило, — я говорила уверенно, (а придумывать правила на ходу я была мастер, даже супер-мастер), — которое гласит: «Если ты хочешь чтобы что-то произошло, действуй так, как будто это уже произошло!».

— Да, я что-то в таком духе слыхала, — поддакнула Апельсинка.

— А дальше все просто тогда: ты говоришь Феликсу в такой форме свою просьбу, как будто он уже предложил тебе поехать в Москву! – я продолжала строить логическую конструкцию, — мужчины вообще безумно любят, чтобы с ними соглашались и говорили «ты как всегда прав, дорогой». Значит, ты даже не спрашиваешь – можно ли тебе поехать, а так ему и заявляешь: «ты как всегда прав, дорогой, пожалуй, мне действительно стоит поехать в Москву!»

— Что за чушь ты несешь? – возмутилась Апельсинка, — да он меня съест с потрохами, если я ему такое нахальное заявление сделаю!

— Подавится! – авторитетно парировала я.

— Не подавится, и даже салфеточку за воротник не забудет заправить, — съехидничала над своей предполагаемой кончиной Апельсинка.

— Не брюзжи, пейзанка! – я приосанилась (и хихикнула), — русские не сдаются! — и сама даже замерла от красоты сказанного, — Слушай сюда – я открою тебе страшную тайну! Я пользовалась этим приемом, еще когда сидела в выставкоме в союзе художников, то есть сто лет назад. Когда наши старперы не принимали в секцию кого-то из молодых-талантливых, это была единственная возможность принять дарование к нам в союз: именно вот эта хитрость: «вы правы, дорогие товарищи!» То есть я так и заявляла: «вы правы, дорогие товарищи, этого художника действительно стоит принять к нам. Я увидела свою неправоту, и зря я сопротивлялась, потому что вы оказались правы, а я признаю свою ошибку!»

— И ни разу не прокололась? – осторожно поинтересовалась Апельсинка.

— Ни разу! Не уверена, что эта хитрость прошла бы в женском коллективе, но мужчин это бьет без промаха! 

— Феликс, конечно же, остолбенел! – докладывала мне спустя пару дней Апельсинка, — и стоял истуканом минут пять, только глазами ворочал. И потом еще долго расхаживал по коридору и головой тряс, — смеялась Апельсинка, рассказывая мне последние новости, — никак не мог вспомнить, когда это он мне предлагал в Москву съездить на месяц. Но и признаться в забывчивости тоже не мог, и сказать, что он неправ, когда посылает меня в Москву, тоже не мог. Вот  умора! Я даже предположить такого не могла! Лисица, это действительно Оружие Убеждения оглушительной силы!

Вскоре выяснилось, что сразу приехать Апельсинка не может, ей надо дождаться полугодия своего брака, только тогда ей выдадут аусвайс – карточку жителя Европы для беспрепятственного перемещения, иначе ей не въехать в Бельгию без визы.

Но это были уже мелочи жизни. Она с упоением изучала расписания авиакомпаний, заказывала билеты, чистила перышки и выбирала для нас подарки. 

И почему-то местная чиновная братия стала затягивать с выдачей карточки, потому что выяснилось, что зарегистрирован их с Феликсом брак неправильно: у нее не было приглашения невесты, и никто не получал разрешения королевы (ведь Бельгия – королевство) на брак с иностранкой. И брак был заключен через неделю после того, как у нее уже закончилась туристическая виза, по которой она въезжала в страну. И дотошные чиновники копали бумажки, в надежде выкопать еще что-нибудь крамольное.

Опротивели Марусе

Петухи да гуси.

Сколько ходит их в Тарусе,

Господи Исусе!

Апельсинка опять сникла, и теряла надежду…

— Не смей раскисать! Сейчас что-нибудь придумаем! – я ворчала на нее, но у меня у самой опускались руки. Опускались руки… Опускались руки…

— Апельсинище! Немедленно мне скажи – что значит, когда руки опускаются? У меня в голове вертится что-то, но не могу схватить – ускользает образ! Во смотри: наши руки были подняты, а потом плавно опускаются… Я точно знаю, что это хорошо, но почему хорошо, не могу сообразить…

— Это значит, что мы перестали  сдаваться! – обрадовалась Апельсинка, — потому что нашли выход.

— Отличная идея! Точно! Я же говорила — русские не сдаются!!! Значит, делаешь так: ищешь ВЫХОД. Любой. В ближайший ВЫХОДной день. И находишь, естественно. Можно еще дополнительно лыжи навострить, но это уже крайняя мера, я думаю, и без нее обойдемся.

— А я думаю, что не обойдемся! – заявила Апельсинка, — я думаю, что нам вострые лыжи очень надобны! Хотя бы одна лыжа такая. В качестве стимула для чиновников. 

— Какой им стимул от твоей лыжи? – удивилась я, и тут же сообразила: стимул – это заостренная (вострая) палка (лыжная?) для погонки волов. Ура! Все срослось!

— Точно! – я даже запрыгала от восторга, — это суперстимул получится! Вострой лыжей такой шикашрый тычок в бочок получится – вот они запрыгают тогда, твои бумагомараки!

Благо, у Апельсинки руки были золотые и к инструменту любому приспособленные, поэтому ей не составило труда из придорожной ветки изваять изящную лыжу и заточить ее кончик как иголку. С этим девайсом она отправилась в городскую управу, и – о, чудо! – ей немедленно выдали все бумаги! Выход, кстати, обнаружился также волшебным образом: она нашла эту табличку на двери, которая ВЫХОДила из их дома во двор. Над ней как раз и была укреплена небольшая латунная табличка с надписью «ЕХИТ».

……….

Ах, Москва моя, город-хризантема! Загадка этого города в том, что будет тебе такой, каким ты его хочешь видеть. Хочешь, город-оркестр — и ты будешь купаться в море звуков, грохота, звона и плеска, а если хочешь — это будет тишина, когда ни звонка, ни крика, ни полслова… Это будет город-картина, и город-офис, город-мальчик и город-девочка… выбирай!

Мы с Апельсинкой выбрали город-кафе. Везде нам находились уютные уголки для разговоров, везде под рукой была чашка кофе, и присутствовала ненавязчивая музычка, и запах вкусноты разливался вокруг…

Работа кипела, проект наш расцветал. Апельсинка моталась на завод — варить цветное стекло, тиранила рабочих, которые варили арматуру, ночами отрисовывала новые свои грандиозные идеи, и заказчики только крутили головами и щелкали языком от величия дизайнерской мысли, но денег не жалели, и поэтому работа бежала к завершению, как резвая лошадка.

Не знаю, приходилось ли вам видеть, как работают со стеклом художники витража, но это зрелище не для слабонервных. Апельсинка в комбинезоне скакала по бетонному подвалу среди ящиков с разноцветными стеклянными блинами — это была смальта, из которой набираются витражи. Она выхватывала из ящика очередной блин, прикидывала что-то в уме, и несла его на плаху. Там, на каменной плахе, она острым молотком откалывала куски  стекла, придавая блину нужную форму, и осколки стекла со свистом носились в воздухе, и находиться здесь без пуленепробиваемого комбинезона было опасно. Но я не могла удержаться, и почти ежедневно совала свой нос в мастерскую, потому что здесь было на что посмотреть! Даже мусор был изумительно красив! Представьте себе сундуки с сокровищами, с драгоценными камнями, переливающимися всеми цветами мира! А здесь этим богатством был усеян весь пол, и в углах к концу дня лежали громадные кучи самоцветных огней, искрящиеся в ярком свете ламп. С моими вороньими наклонностями я бы вообще зарылась по самые ушки в эти блестяшки, но они были очень острые и колючие, и пальцы мои уже на второй день были изрядно порезаны и поцарапаны. Но я все равно не могла оторваться от смальтовой крошки.

Но настала пора прощаться — Апельсинка возвращалась в Европу.

— Ты же завянешь там от скуки! – я была в отчаянии, представляя, как Апельсинка снова окажется в своей бельгийской клетке – стиснутая чайка со сложенными крыльями.

— А здесь я замерзну в снегу! – хихикала Апельсинка, и руки ее летали над клавишами, и в бурных звуках рояля мелькало танго осени: 

Здесь осколками звенит осенний град

Там с лозы свисает дымный виноград

Там у нас шипит, пузырясь, лимонад

А у вас шуршит под ветром листопад

А мне чудился сквозь эти звуки тихий смешливый голос:

«Вот бы мне такие перья

Да такие крылья!

Улетела б прямо в дверь я,

Бросилась в ковыль я!

Она прилетела в понедельник. Феликс был счаслив и не отрывался от нее три дня, заглядывал ей в глаза и гладил волосы. А в пятницу они снова пошли вечером в бар, и снова гремела музыка, и напившиеся посетители кривлялись на стойке бара, а Апельсинка сидела в уголке зажав уши и грустя, и вспоминая незатейливую песенку, которую я ей спела напоследок, потерзав гитару неумелой рукой: 

Ой, как худо жить Марусе

В городе Тарусе!

Петухи одни да гуси,

Господи Исусе!

* * *

ГОРОДОК

Целый день стирает прачка,

Муж пошел за водкой.

На крыльце сидит собачка

С маленькой бородкой.

Целый день она таращит

Умные глазенки,

Если дома кто заплачет —

Заскулит в сторонке.

А кому сегодня плакать

В городе Тарусе?

Есть кому в Тарусе плакать —

Девочке Марусе.

Опротивели Марусе

Петухи да гуси.

Сколько ходит их в Тарусе,

Господи Исусе!

«Вот бы мне такие перья

Да такие крылья!

Улетела б прямо в дверь я,

Бросилась в ковыль я!

Чтоб глаза мои на свете

Больше не глядели,

Петухи да гуси эти

Больше не галдели!»

Ой, как худо жить Марусе

В городе Тарусе!

Петухи одни да гуси,

Господи Исусе!

1958 

Н.Заболоцкий.

…Настало утро и Шахерезада как всегда прекратила дозволенные речи. Она продолжала что-то повествовать, пользуясь языком жестов и негромко мыча, но этого языка падишах не понимал и не любил, поэтому он плюнул с досады и отправился на покой.

«Нy, Шахерезада, погоди!», подумал Падишах напоследок и заснул крепким сном без всяких сновидений.

Под расшитым шелковым пологом Шехерезада, ждущая уже который раз, стукнула кулаком по коленке: «Опять погоди! Сколько годить-то можно!!!»

Она выбралась из-под одеяла, накинула темное покрывало и растворилась в коридорах дворца.

…Запыхавшись и воровато оглядываясь, она подкралась к занавешенному коврами потайному входу в запретную комнату и быстро провернула украденный у Падишаха ключик в загодя смазанном, чтобы не заскрипел, замке. Второй ключ подошел к раззолоченному сундуку, от которого в темный угол тянулись какие-то провода… И вот уже призрачно засветился экран, и утонченные совершенной формы пальчики запорхали по клавиатуре. Код… пароль… «Шахерезада вызывает Муссу… Мусса, ответь Шахерезаде… Срочно… необходимо скачать сборник свежих сказок от Соло… Падишах на грани… сказки кончаются … того гляди, помрет… но перед смертью так проклянет, что всю следующую жизнь придется кошкой… или лиссой о 9 хвостах… а то и лягушкой фрогобоязненной… Лучше скорее сказочки давай… И былины о подвигах…»

В тот момент, когда Шахерезада соединилась с Интернетом и вошла в Форум, сзади послышалось странное сипение и хриплый голос произнес: «Убери руки с клавы». Шахеризада вздрогнула, но успела, нажав Enter, отправить запрос. «Руки!», — заорал незнакомец. Шахерезада обернулась и оцепенела. И было от чего!

В камзоле, расшитом камнями, в белоснежном парике и весь в кружевах и бантах, за ее спиной стоял Сальери! Его лицо было искажено яростью, он шипел:

«Убери руки с клавиатуры! И вообще отойди от инструмента!»

Шахерезада почувствовала недоброе и огляделась… Так и есть — опять ошибочка вышла!
Она в темноте перепутала двери: вместо компьютерной оказалась в пианинной! И пытается набрать текст на клавиатуре дворцового рояля!

Руки ее от волнения путались в табличках, стопкой висящих на шее (говорить ей от рассвета до заката запрещено было, поэтому для того, чтобы как-то объясниться с народом, носила Шехерезада на шее связку табличек на все случаи жизни). «Любимая жена.» — не то! «Не погожу!» — опять не то! «Ключ стащила не я и вообще, какое-такое машинное масло!?» — черт, опять не то! А, вот, наконец-то! Найдя табличку «Не Моцарт!», Шахерезада нацепила ее поверх остальных и облегченно вздохнула.

Покопавшись в складках камзола, трясущимися от гнева руками Сальери выудил лорнет, и, приладив его на кончик носа, разглядывал табличку и лицо его светлело, а злость улетучивалась. Закончив чтение, он уже широко улыбался:

«- Не Моцарт! А как по клаве бодро шпарите! А кто же вы, небесное дитя? Нешто — баба??? Вот удача -то!» И, плото-ягодно улыбаясь, Сальери раскинул руки и пошел на Шахерезаду.

Однако Шахерезада уже справилась с нервным потрясением, вызванным неожиданным появлением Сальери, и, решив, что запрет на разговоры в таком экстренном случае не действует, громко закричала: «Караул! Грабят!»

Сальери оторопел: «- Кого я пытался ограбить и что украсть?»

«- Честь мою, — гордо ответила Шахерезада и приказала вбежавшей страже:- В темницу его».

Сальери даже не пытался сопротивляться, понимая что будет еще хуже, однако прохрипел, что требует адвоката. Стражники пообещали, что адвоката позовут при первой возможности и стукнув для порядка Сальери секирой по голове, повели его в темницу.

Между тем поднявшийся шум разбудил Падишаха и он поспешил самолично убедиться, что ничего страшного не произошло. Увидев раскрытое пианино и нервно курящуюю кальян Шахерезаду, на шее которой болталась табличка» Не Моцарт», Падишах догадался, что дело нечисто и грозно спросил: «- Ну и что это значит?»

«Одно из четырёх,- гневно добавил он, — или рассказываешь мне сказку прямо здесь и сейчас, или я велю тебе изучать творения Сальери и зачет еще сдавать заставлю!»

«Это значит, о мой повелитель, что играть я на фортепьянах обучена фигово! — Даже вот завистник Сальери отравить не пытается, а все больше надругаться норовит!» — всплакнула Шехерезада. – «И муру, что он насочинял, я даже на растопку не возьму, не то, что изучать! Вели лучше в монастырь!»

«Ага, сейчас велю — в мужской. А ну-ка, сбацай что-нибудь» — приказал падишах. Шехерезада, гремя табличками, уселась на крутючий стульчик, и, пожеманясь для порядка, объявила противным концертным голосом: «Полонез Огинского!»

И грянула «Мурку»:

«Раз пошли на  дело

Тело запотело

Мы зашли в шикарный ресторан

Прямо в супе Мурка

Полоскала шкурки

Ела недосоленный банан»

«- Н-да» — пошкрябал небритый подбородок падишах — Душевно играешь… поешь громко… Моцарту так не сыграть и не спеть…»

«Дык!» — сказала Шехерезада, но опять настало утро, и она прекратила дозволенные речи, перейдя на язык глухонемых…

«Вот блин!» — воскликнул падишах! – «Опять театр мимики и жеста начинается!»

«Надоело!» Он призвал визиря и велел ему: «Шехерезаду записать и опубликовать! Сам читать буду! Надоело многосерийное изложение с перерывами на самом интересном месте»

Визирь попробовал возразить: «Ваше Падишахство! Так у нее только этого года сказок на 27 томов наберется! А пока печатать будем, она ж еще насочиняет! За ней не угонишься!»

«Не беспокоит!» — рявкнул падишах, — «Изволь исполнять, а то к Сальери пойдешь в компанию!»

Визирю этой угрозы оказалось достаточно, и через три месяца 27 залов дворца занимала библиотека книг Шехерезады.

Ночью утомленный Падишах, в просторечье называемый Ханом, быстро уснул и увидел странный сон. Будто оказался он в незнакомом городе, не понять в какой стране, и сопровождает его только Шахерезада. Не привыкнув ходить пешком, Падишах быстро утомился и потребовал от Шахерезады решить вопрос с транспортом. Сколько не хлопала Шахерезада в ладоши, никаких чудес не произошло: как уселся Падишах под стенами какого-то собора, так и сидит и даже ничьего внимания не привлекает.

Делать нечего, Шахерезада отправилась на разведку. Собор им оригинальный попался: вроде кирпичное старое здание, но кирпичи как нарисованы на стене. Подошла ко входу -еще чудней: направо католическая часовня, налево — православная, прямо зал закрыт, но сквозь стекло виден огромный зал Собора, по которому прогуливаются призраки. И публика, доложу вам… Один невысокий, сутулый с туго заплетенной в парике косой и все ему кланяются очень почтительно. Другой важный толстый в парчовом наряде, но невероятно печален (потом Шахерезада вызнала — это герцог Альбрехт тосковал о неблагодарности подданных). А вообще народу полно и на разных языках они разговаривают — и по аглицки, и по литовски, и по немецки, и по французски, и по польски , и по русски, как только понимают друг друга!

Падишах, не долго думая, догнал Шахерезаду, стоит , дышит ей в затылок и никак не может понять, как из этой напасти выкрутиться. Вдруг вспомнилось:»ОКсЮМОРон, на тебя одна надежа». Падишах суетливо отвернулся, мысленно поблагодарил ОКсЮМОРона и попросил подсказки. Почему-то на ум пришли строки из стихотворения советского поэта Смирнова:

«И плавится закат над глыбами развалин,

Теперь та видишь, Кант, что мир материален?»

«Кант!», — не помня себя от ужаса, завопил Падишах и проснулся. Последнее, что он увидел, как сутулый господин на него укоризненно взглянул, покачал головой и растаял, как дым от сигарет в музее Глюка. Падишах вздохнул и оглянулся: он дома, в соседней комнате дружно храпят сотни его жен; мягколапые кошки дерутся в коридоре, оглашая своды дворца своими нечеловеческими воплями, а во дворе бряцают оружием охранники, сберегая покой и имущество своего господина.

Он прикрыл глаза и спокойно уже заснул. Шахерезада по звуку дыхания определила, что падишах крепко спит, на всякий случай потыкала ему в ребра тонким пальчиком, но он даже не двинулся, только поморщился и проворчал что-то нечленораздельное.

Шахерезада тихо выскользнула из комнаты и поспешила к выходу из дворца. Она и не заметила, что за ней тихо последовал один из фанатов заточенного в темницу Сальери. Он волок за собой контрабас, к контрабасу была привязана медная тарелочка и табличка:
 «сами мы не местные». Мода на таблички, введенные Шахерезадой, расползлась среди подданных мгновенно, и многие щеголи имели при себе по полстни разномастных транспарантов.

Тарелочка скакала за фанатом по камням дворца, жутко грохоча, но таблички на груди Шехерезады заглушали ее напрочь.

Стражники на стене пересмеивались: — «Смотри, вот кто это крадется?» — спрашивал один другого, хлопая себя по бокам доспехов.

«- А это Шухерезада Остаповна Бендер пробирается незаметно на кухню!» — дявясь от хохота отвечал ему приятель.

«- И что, никто ее не видит?»

«- Ага. не видит, и особенно не слышит!» — покатывались хохочущие стражники.

«- А ктой-то за ней шпионит?»

«- А это фанат Сальери с контрабасом громыхает по-шушерски!» — и стражники заливисто хихикали, стуча щитами по кольчугам…

Весь этот грохот разбудил дремавшего в холодке Дракона. Дракон недовольно зевнул, достал из ведра с водой вставные челюсти и, по привычке бормоча проклятия в адрес стражников, контрабаса и комариного нашествия поскакал за Шахерезадой на кухню.

Последний раз он был там полгода назад, поэтому такой благоприятный момент пропускать было никак нельзя. Дело в том, что ручка на кухонной двери была невероятно сложной конструкции и дракону в одиночку никак не удавалось с ней справится. Сегодня появилась надежда проскользнуть незаметно вслед за гремящей Шахерезадой и крадущимся за ней фанатом.

Кряхтя, Дракон расправил крылья и, припадая на левую ногу, стал разгоняться.
Топот Дракона заставил замолчать стражников и остановиться Шахеризаду. Только глуховатый фанат продолжал упрямо двигаться вперед, волоча за собой контрабас. Шахеризада обернулась и, наконец, заметив фаната, ухмыльнулась: этот заплатит за все. Решительным жестом восточная красавица сдернула с шеи таблички и, раскрутив их над головой, метнула в фаната.

Не зря девушка проходила практику после шестого класса общеобразовательной школы в племени североамериканских индейцев — семинолов. Бумерангом полетели таблички! Прихватив по дороге одну из струн контрабаса и пару колков, они на крейсерской скорости врезались в среднюю голову несчастного дракона!

«Доннерветтер!» — выругалась голова по-немецки.

«Парле ву…» — осведомилась вторая.

«Шат ап, девушки!» — рявкнула третья, зажатая в последний момент вследствие своего невиданного проворства, кухонной дверью!

Между тем обезумевший фанат оказался на спине Дракона и завопил дурным голосом:
«ПОМОГИТЕ! СПАСИТЕ!»

Зажатая кухонной дверью голова Дракона с недоумением обернулась и поинтересовалась, извергнув струю пара: «- Чего орешь?»

«Воры! Крадут!! Не стесняясь, просто ТАК крадут!!» — вопил обезумевший фанат Сальери. «Высокое искусство крадут!»

«Кто? Где?» — просунулась в дверь одна из голов, и не разобравшись, в чем дело и что крадут, громко завопила, причмокивая: «ШУХЕР!» и челюстью задела громадный медный котел, который, сорвавшись с полки, наделал столько шума, что в пределах царства не осталось ни одного спящего. Переворачивая толстые медные бока по плитам кухни, котел демонстрировал мемориальную надпись, аккуратно выгравированную на двадцати семи языках на его гладкой поверхности: «СДЕЛАЕМ ИЗ ТУШКИ ФИГУРКУ».

Шахерезада поддала скорости остановившемуся было красавцу-котлу, и медный взрыв звуков снова потряс мир.

«Шухерезада!» — позвал дракон в терцию – «подставь-ка ведро — сейчас снесусь! От этого грохота я до утра не дотерплю!»

Шахерезада приволокла небольшой чан, дракон покряхтел над ним, и миру предстали четыре прекрасных яйчка в блестящей скорлупе.

Дракон склонился над своим творением: — «Экий я дока! Глянь, уже продукт с картинками пошел!» Он взял из чана одно яичко, на котором четко просматривался осенний пейзаж, одинокая смешная девочка в розовой кофточке, и большая черная птица махала громадными крылами над ней. Дракон прислушался: «Черный ворон, что ж ты вьешься…» — доносился с картинки тонкий девчачий голосок.

Фанат Сальери приладил контрабас к тощему боку и тронул струны.

«Ё-моё» — мечтательно произнесла Шехерезада, «- теперь шах еще и песнями развлекаться будет!»

Второе яйцо являло взгляду картину полуразвалившейся деревеньки: на завалинке под берёзой, нежно прижимая к боку огромную бутыль чего-то мутного, перевязанная крест накрест клетчатым платком женщина глубоко пенсионного возраста и неопределенной профессии лихо исполняла народные сказки: «… значится посадил дед эту, ага и она это, тово, выросла! Блин! Ну бил, бил не разбил,» — выпалила дама выразительно и громко икнула. При этом выпустила такую мощную струю перегара, что даже Дракон затряс головами, а Шахерезаду спасла только шелковая юбка, молниеносно намотанная на голову. Фанат же Сальери же тривиально грохнулся в обморок, прихватив скрипку.

Местный кухонный алкаш Киряим-ака подскочил с проворностью мартышки и проглотив нетрезвое яйцо, со счастливой улыбкой заголосил: «выросла репка большаааааааяяяяяяя!!!!!!»
и затопал босыми ногами к арыку, где мгновенно уснул у края воды.

Третье яйцо являло собой зеркальце. Даже небольшая ручка имелась. В зеркальце по желанию можно было увидеть свой облик в любом возрасте: — и старше, и моложе настоящего. Ручка для того и придавалась, чтобы глядящий в зеркало не упал с ходу в обморок. Шахерезада нечаянно брякнула: «- через 5 лет!»

Из зеркала на нее глянула самоуверенная девица в дорогих парчовых одеждах.

«- А я?» — завопил фанат, — «скоро-скоро я какой?»

Вид фаната в будущем был столь диковен, что Дракон, попятившись, пробормотал: «- Пока! Мне такое смотреть нельзя – нестись перестану!» — и поспешил из кухни прочь. Шахерезада посмотрела в зеркальце и … — во первых это была дама! Темнокожая красавица афро-азиатского происхождения. Впрочем, её можно было принять и за представительницу слабого пола индейцев племени сиу. Смуглокожая — как отполированная, стройная красотка с роскошным бюстом, классическим изгибом талии и прелестными ножками так и просилась на первую страничку ВОГа. Переливы её голоса подозрительно напоминали отрывки из концерта Вивальди!

«Э-э-это я?!» — В ужасе воскликнул фанат маэстро.

«Не-е-ет», — присмотревшись сказала Шехерезада, — «сдаётся мне, то это твоя скрипка! А вон там, за ней, на горизонте, видишь, карлик горбоносый, это ты!!!»

«Фухи-фухи» — перевел дух фанат Сальери. – «А я то уж перепужался — тут во дворце всем заезжим мужчинам,» — он приосанился и злобно взглянул на хихикнувшую Шехерезаду – «Да! Мужчинам! Норовят обрезать что-ньть…» — он замялся – «…нужное! Да! И нечего хихикать! После этого как раз таким голосом аля Вивальди и поют!»

Потом он вгляделся в изображение карлика оценивающим взглядом и поскреб подбородок – «Зарядкой заняться не мешало бы… у вас тут есть во дворце какие секции?»

«Секций нет» — Шехерезада оглядела фигуру скрипача – «только вот группа с танцами живота… по понедельникам занимаются и четвергам, там у них зарядка, йога, танцы…» Она представила фаната Сальери в прозрачных шальварах с бусами на тощих бедрах и расхохоталась.

«- И нечего смеяться, — обиженно запыхтел фанат. – «У меня, между прочим, 90-60-90, когда я бронежилете. И вообще — Я НЕ ТОЩИЙ, Я – ЭЛЕГАНТНЫЙ!»

«А знаете, маэстро», — задумавшись всего на мгновение, произнесла Шехерезада. – «Я,  пожалуй, отправлю вас в поисках смысла жизни. Скажу вам по большому секрету — наиувлекательнейшее занятие!»

Шахерезада достала из корсета маленький пульт, направила его на «элегантного», и нажала крохотную красную кнопку. Фанат Сальери не успел ответить ни да, ни нет, а уже очутился в одном из проходов лабиринта.

Был он теперь размером со среднеоткормленного таракана, какие водятся на просторах домов центра среднерусской возвышенности и легко умещался в лабиринте на изящном столике посреди тарелок с рахат-лукумом, блюд с янтарным виноградом и орехами. Он даже попытался подпрыгнуть, чтобы на бреющем полёте откусить кусочек свежего персика, но…

… запнулся о виноградную косточку и плюхнулся в тарелку с лукумом. Моментально сахарная пудра облепила его со всех сторон, сиропная сладость набилась в кармашки, и похожий уже больше на украшение для торта, маэстро уселся на кубик лукума.

«Смысл жизни!» — простонал он – «вот он смысл этой дурацкой жизни, — когда хочешь котлету, обязательно сахара дадут!»

«Ой!» — над ним звонко хлопнули розовые ладошки, — «ой, девочки, смотрите — говорящий таракан!»

…

Теперь ты видишь, Кант, что мир материален?

ЛюбилПадишах, вскочив на лучшего скакуна Григория-Падишахоносца, осматривать свои владения, вдоль и поперек, пополняя казну и карманы. Жены всегда участвовали в этих победоносных походах, покупая себе новые наряды, косметику и звонкие брямки. И даже жара или стужа не могла всем им испортить походное настроение.

И только Шахерезада ленилась шататься по походам…

Она шаталась только в пределах дворца. Поэтому, когда все уехали, и улеглась пыль, поднятая копытами Падишахоносца, пошатнулась Шахерезада как следует, и брякнулась возле фонтана, уронив куда надо четыре тома своих сказок и дискетку с планами еще трех книг.
От удара шахерезадом о каменные плиты в голове у нее что-то сдвинулось, и она произнесла голосом мультфильмного зайца:

« Четыре сыночка и лампочка дочка!» И тут же перед ее ясными очами встали, как кони перед грозой, четыре танкиста и Анка-пулеметчица с абажуром наперевес.

« Кому тут счастье не светит?», — спросила Анка, пулеметными очередями света, обдавая присутствующих. – «Кто в темень несчастий угодил?»

Шахерезада, перезагрузившись внутри себя, открыла очи шире, молвила: «Мне не светило до твоего появления, о несравненная Анка. Но если ты мне подаришь свой абажур, то я спасена!»

«Хм», — хмыкнула Анка с абажуром и давай совещаться с четырьмя танкистами, которые уже курили кальян… Абажур в курении участия не принимал и поэтому был решительно против акта дарения.

«Не хочу, не желаю!», — горячо шептал он Анке на ухо, — «я тебя уже давно знаю, я к тебе уже почти совсем привык, а эту Шухеризаду вижу первый раз в жизни!»

Танкисты же на Анкины вопросы не откликнулись, они не отрываясь от кальяна в один голос только рявкнули загадочно:

«На полу валяется –

на «Ш» называется!»

Четырехкратное эхо отразилось от башен дворца и упало в фонтан, окатив абажур веером брызг и заодно умыв Анку, которая вечно была перепачкана пороховой гарью.

«- Так-так-так!» — пробасила пулеметчица.

«- Так-так-так!» — передразнил ее пулемет.

«Тааааак!», — нараспев протянула Шахерезада, вставая с пола… и в недоумении оглядываясь в поисках того, ЧТО же все-таки валялось на полу и называлось на букву «Ш»… На полу она ничего не нашла, зато подняв взгляд, с удивлением увидела абажур, кокетливо прикрывшийся веером из искрящихся брызг. За абажуром стояла Анка, с которой потоками стекала пороховая гарь, обнажая невиданный доселе розовый бюст олимпийских размеров…

«Оба — на!» — не удержалась Шахерезада.

«- Оба?» — удивилась Анка. – «Давай!»

И Анка потянулась к спелым арбузам, которые торчали из карманов распашного платья Шахерезады.

« Уж больно люблю я азрузы, они такие вкусные и для олимпийских рекордов и соответствующих бюстов пользительны» — затарахтела Анка, держа в каждой руке по арбузу.

«Врааааааагууууууу не сдааааааеееееется наш гордый матрац», — запели вперемешку четыре танкиста.

«Раззява!» — прошипела про себя Шухерезада! – «Ну вечно рот и карманы разину — и становлюсь добычей любой заезжей интриганки! Опять без завтрака! Нафиг! Буду теперь на пельменной диете сидеть — на комок остывших пельменей в кармане небось никто не польстится!»

«Так-так-так!» — сказал пулемет Анке – «Таки-таки — у Шухерезады в
голове враки и мраки!

Диеты и комитеты!

Плацдармы и командармы!

Лампасы и пампасы!

Лиссы и Генералиссы!

Солки и комсомолки!

Паны и пропаны!

Падишах и шах!

«Ага!» — веером выстреливая косточками арбуза, сказала Анка, — «Падишах, шах, и мат матерный!»

Из-под абажура немножко матерясь вылез … Вася.

Тут бы сказке и конец, но Вася осклабился, и продолжил пулеметную речь:

«Мистики и беллетристики» — сказал он, —

«Флоксы и парадоксы!

Пандорры и помидоры!»

«Вассссилий, Вассссилий, — завопил хозяйский кот, — Как же я по тебе соскучился! И хоть меня и кормили солеными огурцами всякие ШухереЗадые личности, я остаюсь неоцененным, но фантастически талантливым котом!»

«Слушай, кот,» — заметил Василий, — «ты лучше посмотри какие тут девочки шуршат коленями… Давай лучше с ними скорее знакомиться, а не вспоминать дела давно минувших дней!»

Кот прищурился, просчитал ситуацию, схватил сметанный пакет и повалившись на бок, стал жеманно лопать сметану, постукивая хвостом по завтрашней газете, которая не замедлила под ним появиться. Броские заголовки извещали мир о небывалых выигрышах двух русских барышень в Испании – несколько миллионов они буквально посеяли в банках страны, и теперь плоды дали отличные полноценные всходы! Но кота чужие барыши не интересовали. «Девчонки, коленки», — проносилось у него в голове, восхитительно наполняющейся сметаной – «глупости какие!»

«Ах, Василий!» — наконец глубокомысленно изрек кот, — «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!»

Василий тем временем, взяв за талию Анку с правой стороны, с Шахерезаду с левой, вел их куда-то в тайное темное, но удобное местечко. Видимо для глубокомысленных бесед.

Танкисты приуныли и барабаня пальцами по бутылочному стеклу пели:

«- Ну что сказать, ну что сказать, устроены так люди…» и разглядывали неизвестно откуда взявшийся анатомический атлас с устрашающе красно-синими картинками внутренностей.

«Сосну-уу-мр-рр,» — подумал кот, принимая умиротворённую позу, укрылся полосатым хвостом и стал смотреть тысяча вторую сказку врунихи-Шехерезады. Расслабленная его лапа свесилась с кресла, и банка из под сметаны покатилась по полу. Совершив пару-тройку тройных ридбергеров, банка наконец благополучно выплюнула монету достоинством Врубель! Врубель вскочил, отряхнулся и помотав всклокоченной головой, быстро почесал в затылке обратной стороной кисти.

Обратная сторона кисти нужна была Врубелю, чтоб обратную сторону луны рисовать.
Вот на картинке «Демон» — помните? – «эта» сторона луны – так она «этим» концом кисти нарисована, а с другой стороны картины — обратная сторона луны — дык вот она как раз обратным концом кисти рисуется.

А принес Врубель во дворец эту свою кисть, чтоб обратную сторону дракона нарисовать — это до него никому не удавалось.

А главным достоинством Врубеля была борода. Да вы про это слыхали. Вообще-то Врубеля звали Анекдот-Петрович-Врубель. Но люди его ценили по достоинству, и поэтому называли — Анекдот-С-Бородой.

В ответ на всю эту ахинею застучали копыта, зашуршали пакеты, прокричали пикеты — сам падишах вернулся из похода. Споткнувшись о кресло с свежезаснувшим котом, он было хотел вспомнить, кто же тут на самом деле главный, но тут же был одарен свирепым взглядом Шахерезады. В руках у нее был рубель для стирки-по-старинке, которым она тоже не преминула его одарить. Ребристая тяжелая доска, которая демонстрируется в любых областных музеях как жуткое наследие прошлого, произвела на падишаха тушевочное действие. Падишах стушевался и натужно улыбаясь Анекдоту-с-бородой, пролепетал:

«Ой, мамочки! А я вам тут подарочков привез…»

«Ты бы еще папу вспомнил!» — Кот проснулся, пошарил лапой в казане с пловом и выудил оттуда падишаховый паспорт, в котором русской вязью было нацарапано: «Сирота казанская».

Кот прокомпостировал падишаховый паспорт и выдал его падишаху.

« Даааааааааааа,» — подивился Падишах и протянул многозначительно: – «Рожденный ползать — летит с рассвета…»

«Не горюй! Нетути у тебе папы — сирота ты казанская — Казань твоя мать!» — Кот выбрал в пакетах небольшое пальтецо, напялил на себя и ушел в туман.

Из тумана донесся вопрос: «Это кто?»

И последовал ответ: «Кто, кто — конь в пальто, вот кто! На усы не наступи!»

«ААА!», — капризно засучил ножками падишах, — «сегодня Братьев Гримм читать закончили, что теперь слушать прикажешь, разлюбезная моя Шахерезада Оксюмороновна?»

«О, мой господин!» — очень хитро улыбнулась Шахерезада. – «Есть тут у меня на примете сказочки со штучками. Заморские-оксюморонские. На пару месяцев хватит, а там, глядишь, Лиссы да Муссы еще понапридумают.»

«Штучки-то сказочные крутые да игривые или как?»

«А это как применить, мой господин…»

Падишах сморщил лоб, пытаясь осмыслить сказанное. – «Ну, допустим», — он закатил глазки к потолку, — «допустим, я вот не прочь роман какой амурный завязать, девиц, понимаешь, пощекотать хочется, по летнему времени они все в специальную щекотательную одежду вырядились — щекольте называется»

Шахерезада оправила на себе прозрачного шелка маечку, которая вообще из одного щекольте и состояла и молвила: «Хорошо, расскажу тебе щекотальную сказку, где все девчонки в щекольте ходят поголовно и танец живота голым животом танцуют. Только есть у меня одно условие: хочу я, чтобы за каждую новую серию этой Санта-Барбары ты, любимый, отпускал по одной жене из своего гарема. Пока у тебя одной – самой любимой жены не останется. Вот с ней и будешь жить-поживать, добра наживать.

«Ага!» — скривился падишах – «Умереть – не встать! Я ж со скуки с одной женой умру!»

Но Шехерезада уже начала дозволенные речи, и падишах как завороженный уставился на нее, весь превратясь в слух и внимание.

«Сказка сказывается, а дело делается!» — ахнул гарем хором – «кошмар!» — и 478 жен попрятали прекрасные личики под юбки. 479-ю жену кошка гнала к выходу. Та упиралась, но безрезультатно — уже скрипела тяжелая дверь на кованых петлях, уже тонкая ножка соскальзывала с мраморных ступеней на узорчатые камни двора. Отряд не заметил потери бойца, а затем и еще дюжина жен была изгнана под шумок Шахерезадовых россказней. Кошка, запыхавшись, села в уголке передохнуть и нечаянно передохла насовсем. Жены почуяли послабление и устроили праздничный гвалт, заказав в буфете по этому случаю вина и закусок.

«Цыть!» — рявкнул падишах! – «Салату мне, — чую запах салатов праздничных! А ты, Шахерезада, продолжай! И эротики побольше!»

«Слушай же, мой господин, и не говори потом, что уснул и все прослушал. Давным-давно… Нет, зачем давно: совсем недавно, буквально вчера, решила одна девочка… Чего бесстыжие уши навострил?! Не одна девочка, а две старушки, вот.

Итак, решили вчера две старушки… Мдя, что же они там решили-то а? Решили попариться в баньке (ну ты ж понимаешь, это было в России, дикий народ, у них сауна «баней» зовется). И вот нашла каждая из них себе пару, да и послала эту пару в баню, ибо нечего тут мозги парить пожилым женщинам.

А сами наворовали на колхозном поле по стакану семечек, да уселись на завалинке за жизнь пощелкать. Вот сидят, они себе, значит, щелкают, вдруг видят: павлин летит! Удивились тогда старушки: как это так, в нашей деревне, да павлин… Да чем он тут питается, ему ж поди, каждый день нужны свежие фрукты, а у нас тут одна картошка, и ту еще копать и копать…

А павлин покружил-покружил над старушками, да и уселся на завалинке рядом. Хвост свой распушил, так что в глазах защипало, и говорит:

— Случилось у меня, старушки, большое горе: сегодня я узнал, что моя мама-курица из соседней деревни, мне вовсе не родная. Подкидыш я, вот кто. И мне срочно нужно найти свой настоящий дом, потому что курицыных сыновей отправляют в суп. Помогите мне, старушки, отыскать дорогу домой, я еще молодой, из родной деревни никогда не вылетал, боюсь заблудиться.

Подумали старушки, пощелкали клювами и решили: птичку жалко. Дали они павлину компас-точилку и отрубей на дорогу, объяснили, как долететь до Жарких стран, где и есть настоящая родина павлина (одна из старушек по молодости служила стюардессой).

Павлин поблагодарил их, обещал письма писать, и уже лететь собрался, как вдруг услышали все стук да гром: это старушечьи пары возвращались из бани. Злые пары, рассерженные, кому понравится, когда его в баню посылают. Идут, потрясают кулаками, песни срамные орут… Посмотрели старушки на свои пары, посмотрели на павлина, да и вспрыгнули обе к нему на спину.

— Возьми, — говорят, — нас с собой в жаркие страны, все веселее втроем-то!

А павлин и рад компании. Взлетел он тогда высоко-высоко, над лесами, над полями, за несколько часов долетел до жарких стран, увидел сверху своих маму и папу, да приземлился вместе со старушками.

Во дворе он гуляет, мой господин, можешь посмотреть. А старушки? А что старушки, где старушки… Гарем, мой господин, большой, увидишь еще своих старушек…»

А тем временем жены исполняли распоряжение падишаха по поводу праздничного салату. Сняв и аккуратно сложив свои одежды, жены дружно проследовали на двор, где Кошка уже разложила все необходимое для нарезки сала ту.

«Сала ту и водки ту» — произнес падишах миролюбиво, — «и где моя бандана?»

Жены толпились во дворе, переступая босыми ногами по нагретым камням, сквозь прозрачный шелк сверкали ягодицы, локтицы, коленицы и персицы. Они шушукались и гадали, вспомнит ли падишах про заказанные им накануне полосатые гетры. Кошка набрала побольше воздуху в щеки и наябедничала: «Я, мой господин, слушаю и повинуюсь, а вот кое-кто поговаривает о (страшно сказать!) свободе женщинам гаремов!»

«Эх!» — опечалился падишах. – «Совсем озверели ба… дамы! Слышал я, у соседнего султана гарем возбудил дело о разводе! И чего им не хватало?» Падишах задумчиво положил в рот кусочек сала ту и ненадолго погрузился в недоступные простым смертным мысли о бренности бытия. Босоногие жены облегченно вздохнули — полосатые гетры, похоже, сегодня не потребуются.

Шехерезада покручивала колесо прялки. Колесо соединялось с динамо-машиной, которая противно скрипела, сверкала молниями, но давала-таки ток, которым питалась одна-единственная лампочка, освещающая тайную комнатку в глубине дворца. Что таилось за маленькой дверкой тайной комнаты, расположенной между кухней и гардеробной — этого дамы не знали. Под страхом отлучения от гарема без выходного пособия женам запрещалось туда заходить. Но они не горевали — места и комнат было вдоволь! Одних комнат для увеселений во дворце было 479, и была даже ХАХАЛЬНАЯ, куда приходили хахали к женам. Халиф, хахали и халва — это были любимые забавы гарема.

Падишах положил в рот еще кусочек сала ту, тяпнул еще рюмашку-другую водки ту, и заснул. И приснился ему удивительный сон, что попал он со своим многочисленным гаремом в другую страну. Дивится падишах, страна эта вся в цветущей вишне и днем и ночью, красота и  эстетика, но никакой вожделенной эротики. Тут появилась, откуда ни возьмись, лягушка и давай его с гаремом заквакивать в баню тамошнюю. Согласился падишах, чего не сходить, раз такой зазывала квакучий.

Идут, а по сторонам лавок полно, да вкусно так пахнет, весь гарем рассосался по лавкам, и падишах пошел в баню один. Там ему сразу же барышню-гейшу предложили, что падишаху очень польстило. Раздела его барышня-гейша, в ванну посадила и давай мыть и петь свои мотивы и мелодии. Падишаху очень понравилось ее мурлыканье, и он стал думать, что такая жена ему нужна, ласковая да певучая. А тут Шехерезада случилась рядышком и спрашивает она падишаха: «Меняешь весь гарем на одну такую жену?»

«Меняю» — кричит чистый и обласканный падишах, — « да и знаю, что сплю, поэтому без страха и упрека – меняю! Проснусь ежели что!»

«А вот и ошибочка вышла ваша» — говорит Шехерезада, — «сон-то давно кончился!»

И как ущипнет падишаха за бок! Падишах как вскочит, да как закричит! Больно!!!

Значит и правда – не сон!

А слово падишахское крепкое – как стены дворца! Так и пришлось ему с тех пор с одной женой – ласковой и певучей гейшей жить. Да он не в обиде был – ему нравилось – он про свой гарем и не вспоминал. Да и надоели ему порядком его гаремные  жены – от них только беспорядок и суета, да фантики по всем углам!

А чтоб сказка на сказку была похожа – вот мы ей хвост от павлина пришьем:

…Три аксакала, добросовестно подпирающие юго-западную стену гарема последние 14 лет, дружно встрепенулись, откинулись от стены и прошелестели:

— А раньше-то… Раньше лучше было. И бабы были красивше, и по телевизору рекламу не показывали, и тараканами торты не украшали. А еще…

Грохот падающей стены не дал им договорить. Из облака пыли выбежал падишах в исподнем и строительной каске набекрень. Бешено вращая глазами, он прорычал:

— Сколько нужно раз говорить — не отслонять аксакалов от стены!!!

Шахерезада завела будильник и поставила его около уха Падишаха.

Тишина и покой которую неделю царили в коридорах и залах дворца и это очень напрягало опытную Шахерезаду. Она знала, что за этим покоем обычно следуют события хоть и интересные, но уж очень бурные.

В воздухе уже пахло переменами. Крестьяне красили седла в оранжевый цвет. Кони ржали. Туманное утро вставало над царством. Вдали раздавался удар молота по наковальне. Пролетарии всех стран соединялись.

«Ляпота!» – спросонок сказал Падишах и повернулся на другой бок.

«Где траву брал?» — невежливо растолкав Падишаха спросил кот!

Падишах перевернулся на печке и изрек:

« Косил!»

«Вижу что и до сих пор косишь» — сказал кот, — «где траву-то брал?»

« Косил косой!» — падишах пытался собрать глазки в кучку.

«Ага», — сказал кот, — «масло масляное, а ты косишь, потому что косой!»

Тут подбежали «веселые ребята» и грянули:

КОСИЛ ПАДЯ КОНЮШИНУ,

КОСИЛ ПАДЯ КОНЮШИНУ,

ПОГЛЯДАЛ НА ДИВЧИНУ!!!

«Эка невидаль», — сказал кот, — «да он кроме дивчин, ни на что и не глядит вовсе, этот ваш По! А трава, стало быть, конюшина…»

Кот изловчился и достал из-под Падишаха лопату: — «Вот и инструментик припрятан, как я погляжу!»

«Что это вы о себе возомнили!» — взъерепенился Падишах, вертя в руках лопату. Он такой штуковины не видел никогда. Тем более не копал.

«Это приказ Падишаха!» — сказал вдруг ни с того ни с сего Шахерезада.

«Но я же и есть Падишах!» — гордо заявил Падишах, подкручивая усы в ниточку.

«Это ваши глюки», — Шахерезада была строга. – «Вы Падишах? Нет, вы — не вы!»

«Не Я!» — удивился Падишах. И присмотрелся к себе повнимательнее.

«Действительно… Я не – Я! НЕ-Я!!! НЕ-Я!!! НЕ-Я!!!!»

«И НЕ ТЫ!» — с такими вот заявлениями на середину дворцовой площади выбежал маленький лысый человечек! За ним бежала толпа странных людей — на всех были белые маски с перекошенными в одну сторону ртами — как будто все одновременно откусили от дикого яблока самый кислый кусок.

Они истошно вопили: «НЕ МЫ!!!» Заодно они плевали на разметку дороги — если еще зеленый полоски пешеходной дорожки ими пропускались, то красные линии моментально оказались заплеваны.

«Красная метка! Стоп-метка!» — толпа одновременно делала большие глаза и дружно плевалась.

Шахерезада повела плечиком: — «Это киевляне,» — пояснила она изумленному падишаху. – «Тут разделение такое: киевляне все неякают, на красные метки плюются. Еще курловские дураки есть – они хохочут без причины – такой у них признак дурачины фирменный. Питерские все в тряпочки заворачиваются – у них нулевые тряпочки есть и целевые. Танцующие – те хороводы водят и все мордой в пол норовят грохнуться под арабские молитвы. Ну, еще с унитаза прыгают.»

«А мы?» — поинтересовался падишах, — «у нас как все получается по нашему велению, по моему хотению?»

«А нам так все дают!» — Шахерезада засмеялась, — «мы волшебники волшебные! Вот гляди: топну-хллопну-повернусь, Василисой обернусь!»

«Вызывали!?» — возникла из-под земли Василиса Коса Неземная Краса.

Падишах подпрыгнул от неожиданности и, как загипнотизированный, не отрывая взгляда, уставился на Красу.

Шахерезада сообразила, что волшебство не получилось так, как было задумано, а пошло по своему пути развития, что, собственно было предусмотрено Волшебными Правилами Игры, первейшее из которых гласило: «НАС УСТРАИВАЕТ ЛЮБОЙ РЕЗУЛЬТАТ!»

Она помахала ладошкой перед глазами изумленного Падишаха, походила перед ним туда, сюда, кланяясь зазывным бюстом, покачивая бёдрами, танцуя танец живота, стреляя глазками и демонстрируя ножки. Никакого эффекта! Падишах как уставился на свалившуюся ниоткуда Василису, так и не отрывал от нее остекленелого взгляда.

А Василиса Коса Неземная Краса, меж тем решила потрясти падишаха окончательно, оземь брякнулась, но ни во что не превратилась. «Теряю форму!», — подумала она.

Снова брякнулась… «ёкылымыны-пырысыты….так и до сотрясения мозга не долго», —  пронеслась мысль. В голове что-то перекатывалось, звякало и шуршало. На коленках расцветали синяки, красняки, зеленяки и желтяки.

«Каждый охотник желает знать где сидит фазан», — завороженно глядя на праздник красок, повторяла про себя Шахерезада. На небе тут же прогнулась мостиком радуга. Из неё с шумом вылетел фазан и вслед ему понеслись выстрелы охотника.

«Материализация – мой конек! высший пилотаж!» — Шахерезада довольно потерла ручки.

Падишах стряхнул с себя оцепенение, проморгался и заорал: «Седлать коней! Борзых ко мне! Гусарыыыыы, за мной! Все на охоту!»

«Иго-го-го!», — заржал поручик Ржевский. – «Дамы и  Шампанское, за мной!»

Гаремные дамы — падишаховы жёны, сгрудились, сживотились, облокотились, кто чем мог на подоконники и оживлённо замахали проезжающим гусарам. Но не на долго.

«На зарядку становись!» — послышался громовой призыв, который раскатился эхом по всему дворцу. Падишах подскочил от неожиданности: — «Какой-такой зарядка???» — закричал он возмущенно.

«Зарядка сифонов, зажигалок, настроений, дождей и прочего» — Шахерезада взяла в руки указку, элегантно отставила в сторону ножку, увидев себя на телевидении вместо красоток метереоложек, и начала рассказывать изумлённому Падишаху о Муссатах и Патиссонах, приносящих затяжные дожди в зону пониженного давления.

У Падишаха, от изумления такой Шахерезадиной образованности, случилось частичное повышение давления в некоторых зонах тела. Громовой призыв перерос в ливень со сверкающими молниями и продолжительно заряженным дождём. Тело запело, а польщённая Шахерезада решила заняться своим образованием всерьёз.

Второй удар грома сопровождал молнию длиной сантиметров восемьдесят! Молния расстегнулась и из неё посыпались 40 разбойников во главе с Али Бабой!

«Ой бабоньки, что деиться!» — вскричали женщины гарема, — «не начать ли нам коллекционировать мужчин для первого мужского гарема?»

А Шахерезада, прикинув что-то в уме, состроила глазки Али Бабе.

«Не объявить ли себя первыми феминистками знойного востока?!» — подумала она а вслух произнесла: — «Ты, Падишах, готов стать первым восточным феминистом?»

Отряд с песней – «Эх, яблочко, ты куда котишься….», продолжал, цокая копытами, своё движение по залам дворца.

«Мдя, действительно, куда мир котится»,- вздохнул всеми забытый кот. И…окотился нечаянно.

Отряд Али-Бабы, размахивая веслом, как знаменем, хором озабоченно цокал языками, сокрушаясь о том, что как следует покрошить замок им так и не удалось.

«Жизнь удалась!»,- подумала Шахерезада и под шумок молниеносно удалилась на задний двор с Али-Бабой, для подробной экскурсии по подсобному хозяйству.

И жизнь удалась.

В тумане кто-то противно захихикал.

Падишах с балкона швырнул в туман огрызок ананаса. В тумане все смолкло, только шарканье уходящего кота доносилось еще пару часов. Падишах погрустил еще немного, пуская в фонтан слезы, фонтан переполнялся, Русалка и шоколадная Аленка барахтались изо всех последних сил и орали благим матом:

«Мы пресноводные! Дядя Падя, хорош реветь, ты из нас селедок сделаешь!!!»

А слезы капали, капля точила камень и уже небольшие чайки летали среди колонн дворца. Запахло морем, и вот в дальнем углу бассейна показались Алые паруса.

«А с-с-соль?» — дрожащими губами произнесла Аленка, беспомощно глядя на русалку, — «мы и без… соли… потонем…»

«А соль?» — произнесла медленно русалка, выжимая хвост, — «Соль в том, что сладкий Падишах решил устроить здесь филиал Бахчисарайского фонтана! Ишь, слёзы горючие роняет! Хорош плакать, кислотная эрозия ракушечника — вещь необратимая. Тут тебе государством охраняется! Или за билет плати или вот со шхуны пиратов-вампиров на тебя натравим сейчас!»

Русалка для убедительности бахнула по воде широким хвостом, волна окатила падишаха с ног до головы, он всхлипнул последний раз и улыбнулся как дитя: — «Где ПИРаты? ПИРовать будем? КнамПИРы едут? Пир на весь мир? УРА!!!»

Падишах скинул мокрый халат и запрыгал по берегу фонтанного моря, радостно дрыгая ногами.

Шахерезада и не думала, что застанет падишаха за таким занятием. Когда он запыхавшись объяснил ей, что ждет гостей, она удивилась и решила, что он стал пророком, пока Падя не рассказал про русалку. Шахерезада успокоилась, — «Уф, так вот ты откуда знаешь про ПИРы. Тогда я тебе расскажу еще одну добрую весть: к нам едут не только пиры, но и ПЕРы! Потому что одно без другого никогда не ездит! Где пир, там и пер!»

«А где Пёр,там и тапёр» — произнёс Зяма Гердт, гордо вынырнув из бездонного бассейна!

«Дядя Зяма», — с некоторой долей удивления приветствовала его Шехерезада, — «вы же, того, почили вроде?»

«Не дождётесь!» — голосом Паниковского произнес милейший Зяма Гердт и вылез наконец из бассейна. – «Ну, где инструмент?»

Падишах, ужасно сомневаясь в правильности своих действий, протянул ему молоток. – «Что-то я мнительный сегодня!» — подумал он.

«Забью на все!» — подумал Зяма

… и забил.

Первый гол Зяма забил в ворота шведов, второй  — в ворота турков, третий — грекам, а потом пошло-поехало… Сборная в составе Падишаха, Шахерезады и других дворцовых игроков обыграла всех подряд.

«Неплохо мы посражались!», — заметил Падишах.

«Да» — отметила Шахерезада, поправляя красно-синие спортивные трусы до колена.

« Вау!» — прикринул Дядька Черномор, тряса бородой и пристально наблюдая за неприкрытыми коленками Шахерезады.

«Но-но!» — сказал папарацци и блеснул фотоспышкой…

«Как поживаете?» — поинтересовалась девица в розовой кофточке, держа наготове блокнотик…

«сами вы …, …, и …!!!» — сказал Киркоров и пошел на …!

И только всеми Забитый Гол молча почесывал побои, поглаживал синяки и массировал шишки.

Наши выиграли!