Ночью утомленный Падишах, в просторечье называемый Ханом, быстро уснул и увидел странный сон. Будто оказался он в незнакомом городе, не понять в какой стране, и сопровождает его только Шахерезада. Не привыкнув ходить пешком, Падишах быстро утомился и потребовал от Шахерезады решить вопрос с транспортом. Сколько не хлопала Шахерезада в ладоши, никаких чудес не произошло: как уселся Падишах под стенами какого-то собора, так и сидит и даже ничьего внимания не привлекает.
Делать нечего, Шахерезада отправилась на разведку. Собор им оригинальный попался: вроде кирпичное старое здание, но кирпичи как нарисованы на стене. Подошла ко входу -еще чудней: направо католическая часовня, налево — православная, прямо зал закрыт, но сквозь стекло виден огромный зал Собора, по которому прогуливаются призраки. И публика, доложу вам… Один невысокий, сутулый с туго заплетенной в парике косой и все ему кланяются очень почтительно. Другой важный толстый в парчовом наряде, но невероятно печален (потом Шахерезада вызнала — это герцог Альбрехт тосковал о неблагодарности подданных). А вообще народу полно и на разных языках они разговаривают — и по аглицки, и по литовски, и по немецки, и по французски, и по польски , и по русски, как только понимают друг друга!
Падишах, не долго думая, догнал Шахерезаду, стоит , дышит ей в затылок и никак не может понять, как из этой напасти выкрутиться. Вдруг вспомнилось:»ОКсЮМОРон, на тебя одна надежа». Падишах суетливо отвернулся, мысленно поблагодарил ОКсЮМОРона и попросил подсказки. Почему-то на ум пришли строки из стихотворения советского поэта Смирнова:
«И плавится закат над глыбами развалин,
Теперь та видишь, Кант, что мир материален?»
«Кант!», — не помня себя от ужаса, завопил Падишах и проснулся. Последнее, что он увидел, как сутулый господин на него укоризненно взглянул, покачал головой и растаял, как дым от сигарет в музее Глюка. Падишах вздохнул и оглянулся: он дома, в соседней комнате дружно храпят сотни его жен; мягколапые кошки дерутся в коридоре, оглашая своды дворца своими нечеловеческими воплями, а во дворе бряцают оружием охранники, сберегая покой и имущество своего господина.
Он прикрыл глаза и спокойно уже заснул. Шахерезада по звуку дыхания определила, что падишах крепко спит, на всякий случай потыкала ему в ребра тонким пальчиком, но он даже не двинулся, только поморщился и проворчал что-то нечленораздельное.
Шахерезада тихо выскользнула из комнаты и поспешила к выходу из дворца. Она и не заметила, что за ней тихо последовал один из фанатов заточенного в темницу Сальери. Он волок за собой контрабас, к контрабасу была привязана медная тарелочка и табличка:
«сами мы не местные». Мода на таблички, введенные Шахерезадой, расползлась среди подданных мгновенно, и многие щеголи имели при себе по полстни разномастных транспарантов.
Тарелочка скакала за фанатом по камням дворца, жутко грохоча, но таблички на груди Шехерезады заглушали ее напрочь.
Стражники на стене пересмеивались: — «Смотри, вот кто это крадется?» — спрашивал один другого, хлопая себя по бокам доспехов.
«- А это Шухерезада Остаповна Бендер пробирается незаметно на кухню!» — дявясь от хохота отвечал ему приятель.
«- И что, никто ее не видит?»
«- Ага. не видит, и особенно не слышит!» — покатывались хохочущие стражники.
«- А ктой-то за ней шпионит?»
«- А это фанат Сальери с контрабасом громыхает по-шушерски!» — и стражники заливисто хихикали, стуча щитами по кольчугам…
Весь этот грохот разбудил дремавшего в холодке Дракона. Дракон недовольно зевнул, достал из ведра с водой вставные челюсти и, по привычке бормоча проклятия в адрес стражников, контрабаса и комариного нашествия поскакал за Шахерезадой на кухню.
Последний раз он был там полгода назад, поэтому такой благоприятный момент пропускать было никак нельзя. Дело в том, что ручка на кухонной двери была невероятно сложной конструкции и дракону в одиночку никак не удавалось с ней справится. Сегодня появилась надежда проскользнуть незаметно вслед за гремящей Шахерезадой и крадущимся за ней фанатом.
Кряхтя, Дракон расправил крылья и, припадая на левую ногу, стал разгоняться.
Топот Дракона заставил замолчать стражников и остановиться Шахеризаду. Только глуховатый фанат продолжал упрямо двигаться вперед, волоча за собой контрабас. Шахеризада обернулась и, наконец, заметив фаната, ухмыльнулась: этот заплатит за все. Решительным жестом восточная красавица сдернула с шеи таблички и, раскрутив их над головой, метнула в фаната.
Не зря девушка проходила практику после шестого класса общеобразовательной школы в племени североамериканских индейцев — семинолов. Бумерангом полетели таблички! Прихватив по дороге одну из струн контрабаса и пару колков, они на крейсерской скорости врезались в среднюю голову несчастного дракона!
«Доннерветтер!» — выругалась голова по-немецки.
«Парле ву…» — осведомилась вторая.
«Шат ап, девушки!» — рявкнула третья, зажатая в последний момент вследствие своего невиданного проворства, кухонной дверью!
Между тем обезумевший фанат оказался на спине Дракона и завопил дурным голосом:
«ПОМОГИТЕ! СПАСИТЕ!»
Зажатая кухонной дверью голова Дракона с недоумением обернулась и поинтересовалась, извергнув струю пара: «- Чего орешь?»
«Воры! Крадут!! Не стесняясь, просто ТАК крадут!!» — вопил обезумевший фанат Сальери. «Высокое искусство крадут!»
«Кто? Где?» — просунулась в дверь одна из голов, и не разобравшись, в чем дело и что крадут, громко завопила, причмокивая: «ШУХЕР!» и челюстью задела громадный медный котел, который, сорвавшись с полки, наделал столько шума, что в пределах царства не осталось ни одного спящего. Переворачивая толстые медные бока по плитам кухни, котел демонстрировал мемориальную надпись, аккуратно выгравированную на двадцати семи языках на его гладкой поверхности: «СДЕЛАЕМ ИЗ ТУШКИ ФИГУРКУ».
Шахерезада поддала скорости остановившемуся было красавцу-котлу, и медный взрыв звуков снова потряс мир.
«Шухерезада!» — позвал дракон в терцию – «подставь-ка ведро — сейчас снесусь! От этого грохота я до утра не дотерплю!»
Шахерезада приволокла небольшой чан, дракон покряхтел над ним, и миру предстали четыре прекрасных яйчка в блестящей скорлупе.
Дракон склонился над своим творением: — «Экий я дока! Глянь, уже продукт с картинками пошел!» Он взял из чана одно яичко, на котором четко просматривался осенний пейзаж, одинокая смешная девочка в розовой кофточке, и большая черная птица махала громадными крылами над ней. Дракон прислушался: «Черный ворон, что ж ты вьешься…» — доносился с картинки тонкий девчачий голосок.
Фанат Сальери приладил контрабас к тощему боку и тронул струны.
«Ё-моё» — мечтательно произнесла Шехерезада, «- теперь шах еще и песнями развлекаться будет!»
Второе яйцо являло взгляду картину полуразвалившейся деревеньки: на завалинке под берёзой, нежно прижимая к боку огромную бутыль чего-то мутного, перевязанная крест накрест клетчатым платком женщина глубоко пенсионного возраста и неопределенной профессии лихо исполняла народные сказки: «… значится посадил дед эту, ага и она это, тово, выросла! Блин! Ну бил, бил не разбил,» — выпалила дама выразительно и громко икнула. При этом выпустила такую мощную струю перегара, что даже Дракон затряс головами, а Шахерезаду спасла только шелковая юбка, молниеносно намотанная на голову. Фанат же Сальери же тривиально грохнулся в обморок, прихватив скрипку.
Местный кухонный алкаш Киряим-ака подскочил с проворностью мартышки и проглотив нетрезвое яйцо, со счастливой улыбкой заголосил: «выросла репка большаааааааяяяяяяя!!!!!!»
и затопал босыми ногами к арыку, где мгновенно уснул у края воды.
Третье яйцо являло собой зеркальце. Даже небольшая ручка имелась. В зеркальце по желанию можно было увидеть свой облик в любом возрасте: — и старше, и моложе настоящего. Ручка для того и придавалась, чтобы глядящий в зеркало не упал с ходу в обморок. Шахерезада нечаянно брякнула: «- через 5 лет!»
Из зеркала на нее глянула самоуверенная девица в дорогих парчовых одеждах.
«- А я?» — завопил фанат, — «скоро-скоро я какой?»
Вид фаната в будущем был столь диковен, что Дракон, попятившись, пробормотал: «- Пока! Мне такое смотреть нельзя – нестись перестану!» — и поспешил из кухни прочь. Шахерезада посмотрела в зеркальце и … — во первых это была дама! Темнокожая красавица афро-азиатского происхождения. Впрочем, её можно было принять и за представительницу слабого пола индейцев племени сиу. Смуглокожая — как отполированная, стройная красотка с роскошным бюстом, классическим изгибом талии и прелестными ножками так и просилась на первую страничку ВОГа. Переливы её голоса подозрительно напоминали отрывки из концерта Вивальди!
«Э-э-это я?!» — В ужасе воскликнул фанат маэстро.
«Не-е-ет», — присмотревшись сказала Шехерезада, — «сдаётся мне, то это твоя скрипка! А вон там, за ней, на горизонте, видишь, карлик горбоносый, это ты!!!»
«Фухи-фухи» — перевел дух фанат Сальери. – «А я то уж перепужался — тут во дворце всем заезжим мужчинам,» — он приосанился и злобно взглянул на хихикнувшую Шехерезаду – «Да! Мужчинам! Норовят обрезать что-ньть…» — он замялся – «…нужное! Да! И нечего хихикать! После этого как раз таким голосом аля Вивальди и поют!»
Потом он вгляделся в изображение карлика оценивающим взглядом и поскреб подбородок – «Зарядкой заняться не мешало бы… у вас тут есть во дворце какие секции?»
«Секций нет» — Шехерезада оглядела фигуру скрипача – «только вот группа с танцами живота… по понедельникам занимаются и четвергам, там у них зарядка, йога, танцы…» Она представила фаната Сальери в прозрачных шальварах с бусами на тощих бедрах и расхохоталась.
«- И нечего смеяться, — обиженно запыхтел фанат. – «У меня, между прочим, 90-60-90, когда я бронежилете. И вообще — Я НЕ ТОЩИЙ, Я – ЭЛЕГАНТНЫЙ!»
«А знаете, маэстро», — задумавшись всего на мгновение, произнесла Шехерезада. – «Я, пожалуй, отправлю вас в поисках смысла жизни. Скажу вам по большому секрету — наиувлекательнейшее занятие!»
Шахерезада достала из корсета маленький пульт, направила его на «элегантного», и нажала крохотную красную кнопку. Фанат Сальери не успел ответить ни да, ни нет, а уже очутился в одном из проходов лабиринта.
Был он теперь размером со среднеоткормленного таракана, какие водятся на просторах домов центра среднерусской возвышенности и легко умещался в лабиринте на изящном столике посреди тарелок с рахат-лукумом, блюд с янтарным виноградом и орехами. Он даже попытался подпрыгнуть, чтобы на бреющем полёте откусить кусочек свежего персика, но…
… запнулся о виноградную косточку и плюхнулся в тарелку с лукумом. Моментально сахарная пудра облепила его со всех сторон, сиропная сладость набилась в кармашки, и похожий уже больше на украшение для торта, маэстро уселся на кубик лукума.
«Смысл жизни!» — простонал он – «вот он смысл этой дурацкой жизни, — когда хочешь котлету, обязательно сахара дадут!»
«Ой!» — над ним звонко хлопнули розовые ладошки, — «ой, девочки, смотрите — говорящий таракан!»
…
Теперь ты видишь, Кант, что мир материален?
