…Настало утро и Шахерезада как всегда прекратила дозволенные речи. Она продолжала что-то повествовать, пользуясь языком жестов и негромко мыча, но этого языка падишах не понимал и не любил, поэтому он плюнул с досады и отправился на покой.

«Нy, Шахерезада, погоди!», подумал Падишах напоследок и заснул крепким сном без всяких сновидений.

Под расшитым шелковым пологом Шехерезада, ждущая уже который раз, стукнула кулаком по коленке: «Опять погоди! Сколько годить-то можно!!!»

Она выбралась из-под одеяла, накинула темное покрывало и растворилась в коридорах дворца.

…Запыхавшись и воровато оглядываясь, она подкралась к занавешенному коврами потайному входу в запретную комнату и быстро провернула украденный у Падишаха ключик в загодя смазанном, чтобы не заскрипел, замке. Второй ключ подошел к раззолоченному сундуку, от которого в темный угол тянулись какие-то провода… И вот уже призрачно засветился экран, и утонченные совершенной формы пальчики запорхали по клавиатуре. Код… пароль… «Шахерезада вызывает Муссу… Мусса, ответь Шахерезаде… Срочно… необходимо скачать сборник свежих сказок от Соло… Падишах на грани… сказки кончаются … того гляди, помрет… но перед смертью так проклянет, что всю следующую жизнь придется кошкой… или лиссой о 9 хвостах… а то и лягушкой фрогобоязненной… Лучше скорее сказочки давай… И былины о подвигах…»

В тот момент, когда Шахерезада соединилась с Интернетом и вошла в Форум, сзади послышалось странное сипение и хриплый голос произнес: «Убери руки с клавы». Шахеризада вздрогнула, но успела, нажав Enter, отправить запрос. «Руки!», — заорал незнакомец. Шахерезада обернулась и оцепенела. И было от чего!

В камзоле, расшитом камнями, в белоснежном парике и весь в кружевах и бантах, за ее спиной стоял Сальери! Его лицо было искажено яростью, он шипел:

«Убери руки с клавиатуры! И вообще отойди от инструмента!»

Шахерезада почувствовала недоброе и огляделась… Так и есть — опять ошибочка вышла!
Она в темноте перепутала двери: вместо компьютерной оказалась в пианинной! И пытается набрать текст на клавиатуре дворцового рояля!

Руки ее от волнения путались в табличках, стопкой висящих на шее (говорить ей от рассвета до заката запрещено было, поэтому для того, чтобы как-то объясниться с народом, носила Шехерезада на шее связку табличек на все случаи жизни). «Любимая жена.» — не то! «Не погожу!» — опять не то! «Ключ стащила не я и вообще, какое-такое машинное масло!?» — черт, опять не то! А, вот, наконец-то! Найдя табличку «Не Моцарт!», Шахерезада нацепила ее поверх остальных и облегченно вздохнула.

Покопавшись в складках камзола, трясущимися от гнева руками Сальери выудил лорнет, и, приладив его на кончик носа, разглядывал табличку и лицо его светлело, а злость улетучивалась. Закончив чтение, он уже широко улыбался:

«- Не Моцарт! А как по клаве бодро шпарите! А кто же вы, небесное дитя? Нешто — баба??? Вот удача -то!» И, плото-ягодно улыбаясь, Сальери раскинул руки и пошел на Шахерезаду.

Однако Шахерезада уже справилась с нервным потрясением, вызванным неожиданным появлением Сальери, и, решив, что запрет на разговоры в таком экстренном случае не действует, громко закричала: «Караул! Грабят!»

Сальери оторопел: «- Кого я пытался ограбить и что украсть?»

«- Честь мою, — гордо ответила Шахерезада и приказала вбежавшей страже:- В темницу его».

Сальери даже не пытался сопротивляться, понимая что будет еще хуже, однако прохрипел, что требует адвоката. Стражники пообещали, что адвоката позовут при первой возможности и стукнув для порядка Сальери секирой по голове, повели его в темницу.

Между тем поднявшийся шум разбудил Падишаха и он поспешил самолично убедиться, что ничего страшного не произошло. Увидев раскрытое пианино и нервно курящуюю кальян Шахерезаду, на шее которой болталась табличка» Не Моцарт», Падишах догадался, что дело нечисто и грозно спросил: «- Ну и что это значит?»

«Одно из четырёх,- гневно добавил он, — или рассказываешь мне сказку прямо здесь и сейчас, или я велю тебе изучать творения Сальери и зачет еще сдавать заставлю!»

«Это значит, о мой повелитель, что играть я на фортепьянах обучена фигово! — Даже вот завистник Сальери отравить не пытается, а все больше надругаться норовит!» — всплакнула Шехерезада. – «И муру, что он насочинял, я даже на растопку не возьму, не то, что изучать! Вели лучше в монастырь!»

«Ага, сейчас велю — в мужской. А ну-ка, сбацай что-нибудь» — приказал падишах. Шехерезада, гремя табличками, уселась на крутючий стульчик, и, пожеманясь для порядка, объявила противным концертным голосом: «Полонез Огинского!»

И грянула «Мурку»:

«Раз пошли на  дело

Тело запотело

Мы зашли в шикарный ресторан

Прямо в супе Мурка

Полоскала шкурки

Ела недосоленный банан»

«- Н-да» — пошкрябал небритый подбородок падишах — Душевно играешь… поешь громко… Моцарту так не сыграть и не спеть…»

«Дык!» — сказала Шехерезада, но опять настало утро, и она прекратила дозволенные речи, перейдя на язык глухонемых…

«Вот блин!» — воскликнул падишах! – «Опять театр мимики и жеста начинается!»

«Надоело!» Он призвал визиря и велел ему: «Шехерезаду записать и опубликовать! Сам читать буду! Надоело многосерийное изложение с перерывами на самом интересном месте»

Визирь попробовал возразить: «Ваше Падишахство! Так у нее только этого года сказок на 27 томов наберется! А пока печатать будем, она ж еще насочиняет! За ней не угонишься!»

«Не беспокоит!» — рявкнул падишах, — «Изволь исполнять, а то к Сальери пойдешь в компанию!»

Визирю этой угрозы оказалось достаточно, и через три месяца 27 залов дворца занимала библиотека книг Шехерезады.

Ночью утомленный Падишах, в просторечье называемый Ханом, быстро уснул и увидел странный сон. Будто оказался он в незнакомом городе, не понять в какой стране, и сопровождает его только Шахерезада. Не привыкнув ходить пешком, Падишах быстро утомился и потребовал от Шахерезады решить вопрос с транспортом. Сколько не хлопала Шахерезада в ладоши, никаких чудес не произошло: как уселся Падишах под стенами какого-то собора, так и сидит и даже ничьего внимания не привлекает.

Делать нечего, Шахерезада отправилась на разведку. Собор им оригинальный попался: вроде кирпичное старое здание, но кирпичи как нарисованы на стене. Подошла ко входу -еще чудней: направо католическая часовня, налево — православная, прямо зал закрыт, но сквозь стекло виден огромный зал Собора, по которому прогуливаются призраки. И публика, доложу вам… Один невысокий, сутулый с туго заплетенной в парике косой и все ему кланяются очень почтительно. Другой важный толстый в парчовом наряде, но невероятно печален (потом Шахерезада вызнала — это герцог Альбрехт тосковал о неблагодарности подданных). А вообще народу полно и на разных языках они разговаривают — и по аглицки, и по литовски, и по немецки, и по французски, и по польски , и по русски, как только понимают друг друга!

Падишах, не долго думая, догнал Шахерезаду, стоит , дышит ей в затылок и никак не может понять, как из этой напасти выкрутиться. Вдруг вспомнилось:»ОКсЮМОРон, на тебя одна надежа». Падишах суетливо отвернулся, мысленно поблагодарил ОКсЮМОРона и попросил подсказки. Почему-то на ум пришли строки из стихотворения советского поэта Смирнова:

«И плавится закат над глыбами развалин,

Теперь та видишь, Кант, что мир материален?»

«Кант!», — не помня себя от ужаса, завопил Падишах и проснулся. Последнее, что он увидел, как сутулый господин на него укоризненно взглянул, покачал головой и растаял, как дым от сигарет в музее Глюка. Падишах вздохнул и оглянулся: он дома, в соседней комнате дружно храпят сотни его жен; мягколапые кошки дерутся в коридоре, оглашая своды дворца своими нечеловеческими воплями, а во дворе бряцают оружием охранники, сберегая покой и имущество своего господина.

Он прикрыл глаза и спокойно уже заснул. Шахерезада по звуку дыхания определила, что падишах крепко спит, на всякий случай потыкала ему в ребра тонким пальчиком, но он даже не двинулся, только поморщился и проворчал что-то нечленораздельное.

Шахерезада тихо выскользнула из комнаты и поспешила к выходу из дворца. Она и не заметила, что за ней тихо последовал один из фанатов заточенного в темницу Сальери. Он волок за собой контрабас, к контрабасу была привязана медная тарелочка и табличка:
 «сами мы не местные». Мода на таблички, введенные Шахерезадой, расползлась среди подданных мгновенно, и многие щеголи имели при себе по полстни разномастных транспарантов.

Тарелочка скакала за фанатом по камням дворца, жутко грохоча, но таблички на груди Шехерезады заглушали ее напрочь.

Стражники на стене пересмеивались: — «Смотри, вот кто это крадется?» — спрашивал один другого, хлопая себя по бокам доспехов.

«- А это Шухерезада Остаповна Бендер пробирается незаметно на кухню!» — дявясь от хохота отвечал ему приятель.

«- И что, никто ее не видит?»

«- Ага. не видит, и особенно не слышит!» — покатывались хохочущие стражники.

«- А ктой-то за ней шпионит?»

«- А это фанат Сальери с контрабасом громыхает по-шушерски!» — и стражники заливисто хихикали, стуча щитами по кольчугам…

Весь этот грохот разбудил дремавшего в холодке Дракона. Дракон недовольно зевнул, достал из ведра с водой вставные челюсти и, по привычке бормоча проклятия в адрес стражников, контрабаса и комариного нашествия поскакал за Шахерезадой на кухню.

Последний раз он был там полгода назад, поэтому такой благоприятный момент пропускать было никак нельзя. Дело в том, что ручка на кухонной двери была невероятно сложной конструкции и дракону в одиночку никак не удавалось с ней справится. Сегодня появилась надежда проскользнуть незаметно вслед за гремящей Шахерезадой и крадущимся за ней фанатом.

Кряхтя, Дракон расправил крылья и, припадая на левую ногу, стал разгоняться.
Топот Дракона заставил замолчать стражников и остановиться Шахеризаду. Только глуховатый фанат продолжал упрямо двигаться вперед, волоча за собой контрабас. Шахеризада обернулась и, наконец, заметив фаната, ухмыльнулась: этот заплатит за все. Решительным жестом восточная красавица сдернула с шеи таблички и, раскрутив их над головой, метнула в фаната.

Не зря девушка проходила практику после шестого класса общеобразовательной школы в племени североамериканских индейцев — семинолов. Бумерангом полетели таблички! Прихватив по дороге одну из струн контрабаса и пару колков, они на крейсерской скорости врезались в среднюю голову несчастного дракона!

«Доннерветтер!» — выругалась голова по-немецки.

«Парле ву…» — осведомилась вторая.

«Шат ап, девушки!» — рявкнула третья, зажатая в последний момент вследствие своего невиданного проворства, кухонной дверью!

Между тем обезумевший фанат оказался на спине Дракона и завопил дурным голосом:
«ПОМОГИТЕ! СПАСИТЕ!»

Зажатая кухонной дверью голова Дракона с недоумением обернулась и поинтересовалась, извергнув струю пара: «- Чего орешь?»

«Воры! Крадут!! Не стесняясь, просто ТАК крадут!!» — вопил обезумевший фанат Сальери. «Высокое искусство крадут!»

«Кто? Где?» — просунулась в дверь одна из голов, и не разобравшись, в чем дело и что крадут, громко завопила, причмокивая: «ШУХЕР!» и челюстью задела громадный медный котел, который, сорвавшись с полки, наделал столько шума, что в пределах царства не осталось ни одного спящего. Переворачивая толстые медные бока по плитам кухни, котел демонстрировал мемориальную надпись, аккуратно выгравированную на двадцати семи языках на его гладкой поверхности: «СДЕЛАЕМ ИЗ ТУШКИ ФИГУРКУ».

Шахерезада поддала скорости остановившемуся было красавцу-котлу, и медный взрыв звуков снова потряс мир.

«Шухерезада!» — позвал дракон в терцию – «подставь-ка ведро — сейчас снесусь! От этого грохота я до утра не дотерплю!»

Шахерезада приволокла небольшой чан, дракон покряхтел над ним, и миру предстали четыре прекрасных яйчка в блестящей скорлупе.

Дракон склонился над своим творением: — «Экий я дока! Глянь, уже продукт с картинками пошел!» Он взял из чана одно яичко, на котором четко просматривался осенний пейзаж, одинокая смешная девочка в розовой кофточке, и большая черная птица махала громадными крылами над ней. Дракон прислушался: «Черный ворон, что ж ты вьешься…» — доносился с картинки тонкий девчачий голосок.

Фанат Сальери приладил контрабас к тощему боку и тронул струны.

«Ё-моё» — мечтательно произнесла Шехерезада, «- теперь шах еще и песнями развлекаться будет!»

Второе яйцо являло взгляду картину полуразвалившейся деревеньки: на завалинке под берёзой, нежно прижимая к боку огромную бутыль чего-то мутного, перевязанная крест накрест клетчатым платком женщина глубоко пенсионного возраста и неопределенной профессии лихо исполняла народные сказки: «… значится посадил дед эту, ага и она это, тово, выросла! Блин! Ну бил, бил не разбил,» — выпалила дама выразительно и громко икнула. При этом выпустила такую мощную струю перегара, что даже Дракон затряс головами, а Шахерезаду спасла только шелковая юбка, молниеносно намотанная на голову. Фанат же Сальери же тривиально грохнулся в обморок, прихватив скрипку.

Местный кухонный алкаш Киряим-ака подскочил с проворностью мартышки и проглотив нетрезвое яйцо, со счастливой улыбкой заголосил: «выросла репка большаааааааяяяяяяя!!!!!!»
и затопал босыми ногами к арыку, где мгновенно уснул у края воды.

Третье яйцо являло собой зеркальце. Даже небольшая ручка имелась. В зеркальце по желанию можно было увидеть свой облик в любом возрасте: — и старше, и моложе настоящего. Ручка для того и придавалась, чтобы глядящий в зеркало не упал с ходу в обморок. Шахерезада нечаянно брякнула: «- через 5 лет!»

Из зеркала на нее глянула самоуверенная девица в дорогих парчовых одеждах.

«- А я?» — завопил фанат, — «скоро-скоро я какой?»

Вид фаната в будущем был столь диковен, что Дракон, попятившись, пробормотал: «- Пока! Мне такое смотреть нельзя – нестись перестану!» — и поспешил из кухни прочь. Шахерезада посмотрела в зеркальце и … — во первых это была дама! Темнокожая красавица афро-азиатского происхождения. Впрочем, её можно было принять и за представительницу слабого пола индейцев племени сиу. Смуглокожая — как отполированная, стройная красотка с роскошным бюстом, классическим изгибом талии и прелестными ножками так и просилась на первую страничку ВОГа. Переливы её голоса подозрительно напоминали отрывки из концерта Вивальди!

«Э-э-это я?!» — В ужасе воскликнул фанат маэстро.

«Не-е-ет», — присмотревшись сказала Шехерезада, — «сдаётся мне, то это твоя скрипка! А вон там, за ней, на горизонте, видишь, карлик горбоносый, это ты!!!»

«Фухи-фухи» — перевел дух фанат Сальери. – «А я то уж перепужался — тут во дворце всем заезжим мужчинам,» — он приосанился и злобно взглянул на хихикнувшую Шехерезаду – «Да! Мужчинам! Норовят обрезать что-ньть…» — он замялся – «…нужное! Да! И нечего хихикать! После этого как раз таким голосом аля Вивальди и поют!»

Потом он вгляделся в изображение карлика оценивающим взглядом и поскреб подбородок – «Зарядкой заняться не мешало бы… у вас тут есть во дворце какие секции?»

«Секций нет» — Шехерезада оглядела фигуру скрипача – «только вот группа с танцами живота… по понедельникам занимаются и четвергам, там у них зарядка, йога, танцы…» Она представила фаната Сальери в прозрачных шальварах с бусами на тощих бедрах и расхохоталась.

«- И нечего смеяться, — обиженно запыхтел фанат. – «У меня, между прочим, 90-60-90, когда я бронежилете. И вообще — Я НЕ ТОЩИЙ, Я – ЭЛЕГАНТНЫЙ!»

«А знаете, маэстро», — задумавшись всего на мгновение, произнесла Шехерезада. – «Я,  пожалуй, отправлю вас в поисках смысла жизни. Скажу вам по большому секрету — наиувлекательнейшее занятие!»

Шахерезада достала из корсета маленький пульт, направила его на «элегантного», и нажала крохотную красную кнопку. Фанат Сальери не успел ответить ни да, ни нет, а уже очутился в одном из проходов лабиринта.

Был он теперь размером со среднеоткормленного таракана, какие водятся на просторах домов центра среднерусской возвышенности и легко умещался в лабиринте на изящном столике посреди тарелок с рахат-лукумом, блюд с янтарным виноградом и орехами. Он даже попытался подпрыгнуть, чтобы на бреющем полёте откусить кусочек свежего персика, но…

… запнулся о виноградную косточку и плюхнулся в тарелку с лукумом. Моментально сахарная пудра облепила его со всех сторон, сиропная сладость набилась в кармашки, и похожий уже больше на украшение для торта, маэстро уселся на кубик лукума.

«Смысл жизни!» — простонал он – «вот он смысл этой дурацкой жизни, — когда хочешь котлету, обязательно сахара дадут!»

«Ой!» — над ним звонко хлопнули розовые ладошки, — «ой, девочки, смотрите — говорящий таракан!»

…

Теперь ты видишь, Кант, что мир материален?

ЛюбилПадишах, вскочив на лучшего скакуна Григория-Падишахоносца, осматривать свои владения, вдоль и поперек, пополняя казну и карманы. Жены всегда участвовали в этих победоносных походах, покупая себе новые наряды, косметику и звонкие брямки. И даже жара или стужа не могла всем им испортить походное настроение.

И только Шахерезада ленилась шататься по походам…

Она шаталась только в пределах дворца. Поэтому, когда все уехали, и улеглась пыль, поднятая копытами Падишахоносца, пошатнулась Шахерезада как следует, и брякнулась возле фонтана, уронив куда надо четыре тома своих сказок и дискетку с планами еще трех книг.
От удара шахерезадом о каменные плиты в голове у нее что-то сдвинулось, и она произнесла голосом мультфильмного зайца:

« Четыре сыночка и лампочка дочка!» И тут же перед ее ясными очами встали, как кони перед грозой, четыре танкиста и Анка-пулеметчица с абажуром наперевес.

« Кому тут счастье не светит?», — спросила Анка, пулеметными очередями света, обдавая присутствующих. – «Кто в темень несчастий угодил?»

Шахерезада, перезагрузившись внутри себя, открыла очи шире, молвила: «Мне не светило до твоего появления, о несравненная Анка. Но если ты мне подаришь свой абажур, то я спасена!»

«Хм», — хмыкнула Анка с абажуром и давай совещаться с четырьмя танкистами, которые уже курили кальян… Абажур в курении участия не принимал и поэтому был решительно против акта дарения.

«Не хочу, не желаю!», — горячо шептал он Анке на ухо, — «я тебя уже давно знаю, я к тебе уже почти совсем привык, а эту Шухеризаду вижу первый раз в жизни!»

Танкисты же на Анкины вопросы не откликнулись, они не отрываясь от кальяна в один голос только рявкнули загадочно:

«На полу валяется –

на «Ш» называется!»

Четырехкратное эхо отразилось от башен дворца и упало в фонтан, окатив абажур веером брызг и заодно умыв Анку, которая вечно была перепачкана пороховой гарью.

«- Так-так-так!» — пробасила пулеметчица.

«- Так-так-так!» — передразнил ее пулемет.

«Тааааак!», — нараспев протянула Шахерезада, вставая с пола… и в недоумении оглядываясь в поисках того, ЧТО же все-таки валялось на полу и называлось на букву «Ш»… На полу она ничего не нашла, зато подняв взгляд, с удивлением увидела абажур, кокетливо прикрывшийся веером из искрящихся брызг. За абажуром стояла Анка, с которой потоками стекала пороховая гарь, обнажая невиданный доселе розовый бюст олимпийских размеров…

«Оба — на!» — не удержалась Шахерезада.

«- Оба?» — удивилась Анка. – «Давай!»

И Анка потянулась к спелым арбузам, которые торчали из карманов распашного платья Шахерезады.

« Уж больно люблю я азрузы, они такие вкусные и для олимпийских рекордов и соответствующих бюстов пользительны» — затарахтела Анка, держа в каждой руке по арбузу.

«Врааааааагууууууу не сдааааааеееееется наш гордый матрац», — запели вперемешку четыре танкиста.

«Раззява!» — прошипела про себя Шухерезада! – «Ну вечно рот и карманы разину — и становлюсь добычей любой заезжей интриганки! Опять без завтрака! Нафиг! Буду теперь на пельменной диете сидеть — на комок остывших пельменей в кармане небось никто не польстится!»

«Так-так-так!» — сказал пулемет Анке – «Таки-таки — у Шухерезады в
голове враки и мраки!

Диеты и комитеты!

Плацдармы и командармы!

Лампасы и пампасы!

Лиссы и Генералиссы!

Солки и комсомолки!

Паны и пропаны!

Падишах и шах!

«Ага!» — веером выстреливая косточками арбуза, сказала Анка, — «Падишах, шах, и мат матерный!»

Из-под абажура немножко матерясь вылез … Вася.

Тут бы сказке и конец, но Вася осклабился, и продолжил пулеметную речь:

«Мистики и беллетристики» — сказал он, —

«Флоксы и парадоксы!

Пандорры и помидоры!»

«Вассссилий, Вассссилий, — завопил хозяйский кот, — Как же я по тебе соскучился! И хоть меня и кормили солеными огурцами всякие ШухереЗадые личности, я остаюсь неоцененным, но фантастически талантливым котом!»

«Слушай, кот,» — заметил Василий, — «ты лучше посмотри какие тут девочки шуршат коленями… Давай лучше с ними скорее знакомиться, а не вспоминать дела давно минувших дней!»

Кот прищурился, просчитал ситуацию, схватил сметанный пакет и повалившись на бок, стал жеманно лопать сметану, постукивая хвостом по завтрашней газете, которая не замедлила под ним появиться. Броские заголовки извещали мир о небывалых выигрышах двух русских барышень в Испании – несколько миллионов они буквально посеяли в банках страны, и теперь плоды дали отличные полноценные всходы! Но кота чужие барыши не интересовали. «Девчонки, коленки», — проносилось у него в голове, восхитительно наполняющейся сметаной – «глупости какие!»

«Ах, Василий!» — наконец глубокомысленно изрек кот, — «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!»

Василий тем временем, взяв за талию Анку с правой стороны, с Шахерезаду с левой, вел их куда-то в тайное темное, но удобное местечко. Видимо для глубокомысленных бесед.

Танкисты приуныли и барабаня пальцами по бутылочному стеклу пели:

«- Ну что сказать, ну что сказать, устроены так люди…» и разглядывали неизвестно откуда взявшийся анатомический атлас с устрашающе красно-синими картинками внутренностей.

«Сосну-уу-мр-рр,» — подумал кот, принимая умиротворённую позу, укрылся полосатым хвостом и стал смотреть тысяча вторую сказку врунихи-Шехерезады. Расслабленная его лапа свесилась с кресла, и банка из под сметаны покатилась по полу. Совершив пару-тройку тройных ридбергеров, банка наконец благополучно выплюнула монету достоинством Врубель! Врубель вскочил, отряхнулся и помотав всклокоченной головой, быстро почесал в затылке обратной стороной кисти.

Обратная сторона кисти нужна была Врубелю, чтоб обратную сторону луны рисовать.
Вот на картинке «Демон» — помните? – «эта» сторона луны – так она «этим» концом кисти нарисована, а с другой стороны картины — обратная сторона луны — дык вот она как раз обратным концом кисти рисуется.

А принес Врубель во дворец эту свою кисть, чтоб обратную сторону дракона нарисовать — это до него никому не удавалось.

А главным достоинством Врубеля была борода. Да вы про это слыхали. Вообще-то Врубеля звали Анекдот-Петрович-Врубель. Но люди его ценили по достоинству, и поэтому называли — Анекдот-С-Бородой.

В ответ на всю эту ахинею застучали копыта, зашуршали пакеты, прокричали пикеты — сам падишах вернулся из похода. Споткнувшись о кресло с свежезаснувшим котом, он было хотел вспомнить, кто же тут на самом деле главный, но тут же был одарен свирепым взглядом Шахерезады. В руках у нее был рубель для стирки-по-старинке, которым она тоже не преминула его одарить. Ребристая тяжелая доска, которая демонстрируется в любых областных музеях как жуткое наследие прошлого, произвела на падишаха тушевочное действие. Падишах стушевался и натужно улыбаясь Анекдоту-с-бородой, пролепетал:

«Ой, мамочки! А я вам тут подарочков привез…»

«Ты бы еще папу вспомнил!» — Кот проснулся, пошарил лапой в казане с пловом и выудил оттуда падишаховый паспорт, в котором русской вязью было нацарапано: «Сирота казанская».

Кот прокомпостировал падишаховый паспорт и выдал его падишаху.

« Даааааааааааа,» — подивился Падишах и протянул многозначительно: – «Рожденный ползать — летит с рассвета…»

«Не горюй! Нетути у тебе папы — сирота ты казанская — Казань твоя мать!» — Кот выбрал в пакетах небольшое пальтецо, напялил на себя и ушел в туман.

Из тумана донесся вопрос: «Это кто?»

И последовал ответ: «Кто, кто — конь в пальто, вот кто! На усы не наступи!»

«ААА!», — капризно засучил ножками падишах, — «сегодня Братьев Гримм читать закончили, что теперь слушать прикажешь, разлюбезная моя Шахерезада Оксюмороновна?»

«О, мой господин!» — очень хитро улыбнулась Шахерезада. – «Есть тут у меня на примете сказочки со штучками. Заморские-оксюморонские. На пару месяцев хватит, а там, глядишь, Лиссы да Муссы еще понапридумают.»

«Штучки-то сказочные крутые да игривые или как?»

«А это как применить, мой господин…»

Падишах сморщил лоб, пытаясь осмыслить сказанное. – «Ну, допустим», — он закатил глазки к потолку, — «допустим, я вот не прочь роман какой амурный завязать, девиц, понимаешь, пощекотать хочется, по летнему времени они все в специальную щекотательную одежду вырядились — щекольте называется»

Шахерезада оправила на себе прозрачного шелка маечку, которая вообще из одного щекольте и состояла и молвила: «Хорошо, расскажу тебе щекотальную сказку, где все девчонки в щекольте ходят поголовно и танец живота голым животом танцуют. Только есть у меня одно условие: хочу я, чтобы за каждую новую серию этой Санта-Барбары ты, любимый, отпускал по одной жене из своего гарема. Пока у тебя одной – самой любимой жены не останется. Вот с ней и будешь жить-поживать, добра наживать.

«Ага!» — скривился падишах – «Умереть – не встать! Я ж со скуки с одной женой умру!»

Но Шехерезада уже начала дозволенные речи, и падишах как завороженный уставился на нее, весь превратясь в слух и внимание.

«Сказка сказывается, а дело делается!» — ахнул гарем хором – «кошмар!» — и 478 жен попрятали прекрасные личики под юбки. 479-ю жену кошка гнала к выходу. Та упиралась, но безрезультатно — уже скрипела тяжелая дверь на кованых петлях, уже тонкая ножка соскальзывала с мраморных ступеней на узорчатые камни двора. Отряд не заметил потери бойца, а затем и еще дюжина жен была изгнана под шумок Шахерезадовых россказней. Кошка, запыхавшись, села в уголке передохнуть и нечаянно передохла насовсем. Жены почуяли послабление и устроили праздничный гвалт, заказав в буфете по этому случаю вина и закусок.

«Цыть!» — рявкнул падишах! – «Салату мне, — чую запах салатов праздничных! А ты, Шахерезада, продолжай! И эротики побольше!»

«Слушай же, мой господин, и не говори потом, что уснул и все прослушал. Давным-давно… Нет, зачем давно: совсем недавно, буквально вчера, решила одна девочка… Чего бесстыжие уши навострил?! Не одна девочка, а две старушки, вот.

Итак, решили вчера две старушки… Мдя, что же они там решили-то а? Решили попариться в баньке (ну ты ж понимаешь, это было в России, дикий народ, у них сауна «баней» зовется). И вот нашла каждая из них себе пару, да и послала эту пару в баню, ибо нечего тут мозги парить пожилым женщинам.

А сами наворовали на колхозном поле по стакану семечек, да уселись на завалинке за жизнь пощелкать. Вот сидят, они себе, значит, щелкают, вдруг видят: павлин летит! Удивились тогда старушки: как это так, в нашей деревне, да павлин… Да чем он тут питается, ему ж поди, каждый день нужны свежие фрукты, а у нас тут одна картошка, и ту еще копать и копать…

А павлин покружил-покружил над старушками, да и уселся на завалинке рядом. Хвост свой распушил, так что в глазах защипало, и говорит:

— Случилось у меня, старушки, большое горе: сегодня я узнал, что моя мама-курица из соседней деревни, мне вовсе не родная. Подкидыш я, вот кто. И мне срочно нужно найти свой настоящий дом, потому что курицыных сыновей отправляют в суп. Помогите мне, старушки, отыскать дорогу домой, я еще молодой, из родной деревни никогда не вылетал, боюсь заблудиться.

Подумали старушки, пощелкали клювами и решили: птичку жалко. Дали они павлину компас-точилку и отрубей на дорогу, объяснили, как долететь до Жарких стран, где и есть настоящая родина павлина (одна из старушек по молодости служила стюардессой).

Павлин поблагодарил их, обещал письма писать, и уже лететь собрался, как вдруг услышали все стук да гром: это старушечьи пары возвращались из бани. Злые пары, рассерженные, кому понравится, когда его в баню посылают. Идут, потрясают кулаками, песни срамные орут… Посмотрели старушки на свои пары, посмотрели на павлина, да и вспрыгнули обе к нему на спину.

— Возьми, — говорят, — нас с собой в жаркие страны, все веселее втроем-то!

А павлин и рад компании. Взлетел он тогда высоко-высоко, над лесами, над полями, за несколько часов долетел до жарких стран, увидел сверху своих маму и папу, да приземлился вместе со старушками.

Во дворе он гуляет, мой господин, можешь посмотреть. А старушки? А что старушки, где старушки… Гарем, мой господин, большой, увидишь еще своих старушек…»

А тем временем жены исполняли распоряжение падишаха по поводу праздничного салату. Сняв и аккуратно сложив свои одежды, жены дружно проследовали на двор, где Кошка уже разложила все необходимое для нарезки сала ту.

«Сала ту и водки ту» — произнес падишах миролюбиво, — «и где моя бандана?»

Жены толпились во дворе, переступая босыми ногами по нагретым камням, сквозь прозрачный шелк сверкали ягодицы, локтицы, коленицы и персицы. Они шушукались и гадали, вспомнит ли падишах про заказанные им накануне полосатые гетры. Кошка набрала побольше воздуху в щеки и наябедничала: «Я, мой господин, слушаю и повинуюсь, а вот кое-кто поговаривает о (страшно сказать!) свободе женщинам гаремов!»

«Эх!» — опечалился падишах. – «Совсем озверели ба… дамы! Слышал я, у соседнего султана гарем возбудил дело о разводе! И чего им не хватало?» Падишах задумчиво положил в рот кусочек сала ту и ненадолго погрузился в недоступные простым смертным мысли о бренности бытия. Босоногие жены облегченно вздохнули — полосатые гетры, похоже, сегодня не потребуются.

Шехерезада покручивала колесо прялки. Колесо соединялось с динамо-машиной, которая противно скрипела, сверкала молниями, но давала-таки ток, которым питалась одна-единственная лампочка, освещающая тайную комнатку в глубине дворца. Что таилось за маленькой дверкой тайной комнаты, расположенной между кухней и гардеробной — этого дамы не знали. Под страхом отлучения от гарема без выходного пособия женам запрещалось туда заходить. Но они не горевали — места и комнат было вдоволь! Одних комнат для увеселений во дворце было 479, и была даже ХАХАЛЬНАЯ, куда приходили хахали к женам. Халиф, хахали и халва — это были любимые забавы гарема.

Падишах положил в рот еще кусочек сала ту, тяпнул еще рюмашку-другую водки ту, и заснул. И приснился ему удивительный сон, что попал он со своим многочисленным гаремом в другую страну. Дивится падишах, страна эта вся в цветущей вишне и днем и ночью, красота и  эстетика, но никакой вожделенной эротики. Тут появилась, откуда ни возьмись, лягушка и давай его с гаремом заквакивать в баню тамошнюю. Согласился падишах, чего не сходить, раз такой зазывала квакучий.

Идут, а по сторонам лавок полно, да вкусно так пахнет, весь гарем рассосался по лавкам, и падишах пошел в баню один. Там ему сразу же барышню-гейшу предложили, что падишаху очень польстило. Раздела его барышня-гейша, в ванну посадила и давай мыть и петь свои мотивы и мелодии. Падишаху очень понравилось ее мурлыканье, и он стал думать, что такая жена ему нужна, ласковая да певучая. А тут Шехерезада случилась рядышком и спрашивает она падишаха: «Меняешь весь гарем на одну такую жену?»

«Меняю» — кричит чистый и обласканный падишах, — « да и знаю, что сплю, поэтому без страха и упрека – меняю! Проснусь ежели что!»

«А вот и ошибочка вышла ваша» — говорит Шехерезада, — «сон-то давно кончился!»

И как ущипнет падишаха за бок! Падишах как вскочит, да как закричит! Больно!!!

Значит и правда – не сон!

А слово падишахское крепкое – как стены дворца! Так и пришлось ему с тех пор с одной женой – ласковой и певучей гейшей жить. Да он не в обиде был – ему нравилось – он про свой гарем и не вспоминал. Да и надоели ему порядком его гаремные  жены – от них только беспорядок и суета, да фантики по всем углам!

А чтоб сказка на сказку была похожа – вот мы ей хвост от павлина пришьем:

…Три аксакала, добросовестно подпирающие юго-западную стену гарема последние 14 лет, дружно встрепенулись, откинулись от стены и прошелестели:

— А раньше-то… Раньше лучше было. И бабы были красивше, и по телевизору рекламу не показывали, и тараканами торты не украшали. А еще…

Грохот падающей стены не дал им договорить. Из облака пыли выбежал падишах в исподнем и строительной каске набекрень. Бешено вращая глазами, он прорычал:

— Сколько нужно раз говорить — не отслонять аксакалов от стены!!!

Шахерезада завела будильник и поставила его около уха Падишаха.

Тишина и покой которую неделю царили в коридорах и залах дворца и это очень напрягало опытную Шахерезаду. Она знала, что за этим покоем обычно следуют события хоть и интересные, но уж очень бурные.

В воздухе уже пахло переменами. Крестьяне красили седла в оранжевый цвет. Кони ржали. Туманное утро вставало над царством. Вдали раздавался удар молота по наковальне. Пролетарии всех стран соединялись.

«Ляпота!» – спросонок сказал Падишах и повернулся на другой бок.

«Где траву брал?» — невежливо растолкав Падишаха спросил кот!

Падишах перевернулся на печке и изрек:

« Косил!»

«Вижу что и до сих пор косишь» — сказал кот, — «где траву-то брал?»

« Косил косой!» — падишах пытался собрать глазки в кучку.

«Ага», — сказал кот, — «масло масляное, а ты косишь, потому что косой!»

Тут подбежали «веселые ребята» и грянули:

КОСИЛ ПАДЯ КОНЮШИНУ,

КОСИЛ ПАДЯ КОНЮШИНУ,

ПОГЛЯДАЛ НА ДИВЧИНУ!!!

«Эка невидаль», — сказал кот, — «да он кроме дивчин, ни на что и не глядит вовсе, этот ваш По! А трава, стало быть, конюшина…»

Кот изловчился и достал из-под Падишаха лопату: — «Вот и инструментик припрятан, как я погляжу!»

«Что это вы о себе возомнили!» — взъерепенился Падишах, вертя в руках лопату. Он такой штуковины не видел никогда. Тем более не копал.

«Это приказ Падишаха!» — сказал вдруг ни с того ни с сего Шахерезада.

«Но я же и есть Падишах!» — гордо заявил Падишах, подкручивая усы в ниточку.

«Это ваши глюки», — Шахерезада была строга. – «Вы Падишах? Нет, вы — не вы!»

«Не Я!» — удивился Падишах. И присмотрелся к себе повнимательнее.

«Действительно… Я не – Я! НЕ-Я!!! НЕ-Я!!! НЕ-Я!!!!»

«И НЕ ТЫ!» — с такими вот заявлениями на середину дворцовой площади выбежал маленький лысый человечек! За ним бежала толпа странных людей — на всех были белые маски с перекошенными в одну сторону ртами — как будто все одновременно откусили от дикого яблока самый кислый кусок.

Они истошно вопили: «НЕ МЫ!!!» Заодно они плевали на разметку дороги — если еще зеленый полоски пешеходной дорожки ими пропускались, то красные линии моментально оказались заплеваны.

«Красная метка! Стоп-метка!» — толпа одновременно делала большие глаза и дружно плевалась.

Шахерезада повела плечиком: — «Это киевляне,» — пояснила она изумленному падишаху. – «Тут разделение такое: киевляне все неякают, на красные метки плюются. Еще курловские дураки есть – они хохочут без причины – такой у них признак дурачины фирменный. Питерские все в тряпочки заворачиваются – у них нулевые тряпочки есть и целевые. Танцующие – те хороводы водят и все мордой в пол норовят грохнуться под арабские молитвы. Ну, еще с унитаза прыгают.»

«А мы?» — поинтересовался падишах, — «у нас как все получается по нашему велению, по моему хотению?»

«А нам так все дают!» — Шахерезада засмеялась, — «мы волшебники волшебные! Вот гляди: топну-хллопну-повернусь, Василисой обернусь!»

«Вызывали!?» — возникла из-под земли Василиса Коса Неземная Краса.

Падишах подпрыгнул от неожиданности и, как загипнотизированный, не отрывая взгляда, уставился на Красу.

Шахерезада сообразила, что волшебство не получилось так, как было задумано, а пошло по своему пути развития, что, собственно было предусмотрено Волшебными Правилами Игры, первейшее из которых гласило: «НАС УСТРАИВАЕТ ЛЮБОЙ РЕЗУЛЬТАТ!»

Она помахала ладошкой перед глазами изумленного Падишаха, походила перед ним туда, сюда, кланяясь зазывным бюстом, покачивая бёдрами, танцуя танец живота, стреляя глазками и демонстрируя ножки. Никакого эффекта! Падишах как уставился на свалившуюся ниоткуда Василису, так и не отрывал от нее остекленелого взгляда.

А Василиса Коса Неземная Краса, меж тем решила потрясти падишаха окончательно, оземь брякнулась, но ни во что не превратилась. «Теряю форму!», — подумала она.

Снова брякнулась… «ёкылымыны-пырысыты….так и до сотрясения мозга не долго», —  пронеслась мысль. В голове что-то перекатывалось, звякало и шуршало. На коленках расцветали синяки, красняки, зеленяки и желтяки.

«Каждый охотник желает знать где сидит фазан», — завороженно глядя на праздник красок, повторяла про себя Шахерезада. На небе тут же прогнулась мостиком радуга. Из неё с шумом вылетел фазан и вслед ему понеслись выстрелы охотника.

«Материализация – мой конек! высший пилотаж!» — Шахерезада довольно потерла ручки.

Падишах стряхнул с себя оцепенение, проморгался и заорал: «Седлать коней! Борзых ко мне! Гусарыыыыы, за мной! Все на охоту!»

«Иго-го-го!», — заржал поручик Ржевский. – «Дамы и  Шампанское, за мной!»

Гаремные дамы — падишаховы жёны, сгрудились, сживотились, облокотились, кто чем мог на подоконники и оживлённо замахали проезжающим гусарам. Но не на долго.

«На зарядку становись!» — послышался громовой призыв, который раскатился эхом по всему дворцу. Падишах подскочил от неожиданности: — «Какой-такой зарядка???» — закричал он возмущенно.

«Зарядка сифонов, зажигалок, настроений, дождей и прочего» — Шахерезада взяла в руки указку, элегантно отставила в сторону ножку, увидев себя на телевидении вместо красоток метереоложек, и начала рассказывать изумлённому Падишаху о Муссатах и Патиссонах, приносящих затяжные дожди в зону пониженного давления.

У Падишаха, от изумления такой Шахерезадиной образованности, случилось частичное повышение давления в некоторых зонах тела. Громовой призыв перерос в ливень со сверкающими молниями и продолжительно заряженным дождём. Тело запело, а польщённая Шахерезада решила заняться своим образованием всерьёз.

Второй удар грома сопровождал молнию длиной сантиметров восемьдесят! Молния расстегнулась и из неё посыпались 40 разбойников во главе с Али Бабой!

«Ой бабоньки, что деиться!» — вскричали женщины гарема, — «не начать ли нам коллекционировать мужчин для первого мужского гарема?»

А Шахерезада, прикинув что-то в уме, состроила глазки Али Бабе.

«Не объявить ли себя первыми феминистками знойного востока?!» — подумала она а вслух произнесла: — «Ты, Падишах, готов стать первым восточным феминистом?»

Отряд с песней – «Эх, яблочко, ты куда котишься….», продолжал, цокая копытами, своё движение по залам дворца.

«Мдя, действительно, куда мир котится»,- вздохнул всеми забытый кот. И…окотился нечаянно.

Отряд Али-Бабы, размахивая веслом, как знаменем, хором озабоченно цокал языками, сокрушаясь о том, что как следует покрошить замок им так и не удалось.

«Жизнь удалась!»,- подумала Шахерезада и под шумок молниеносно удалилась на задний двор с Али-Бабой, для подробной экскурсии по подсобному хозяйству.

И жизнь удалась.

В тумане кто-то противно захихикал.

Падишах с балкона швырнул в туман огрызок ананаса. В тумане все смолкло, только шарканье уходящего кота доносилось еще пару часов. Падишах погрустил еще немного, пуская в фонтан слезы, фонтан переполнялся, Русалка и шоколадная Аленка барахтались изо всех последних сил и орали благим матом:

«Мы пресноводные! Дядя Падя, хорош реветь, ты из нас селедок сделаешь!!!»

А слезы капали, капля точила камень и уже небольшие чайки летали среди колонн дворца. Запахло морем, и вот в дальнем углу бассейна показались Алые паруса.

«А с-с-соль?» — дрожащими губами произнесла Аленка, беспомощно глядя на русалку, — «мы и без… соли… потонем…»

«А соль?» — произнесла медленно русалка, выжимая хвост, — «Соль в том, что сладкий Падишах решил устроить здесь филиал Бахчисарайского фонтана! Ишь, слёзы горючие роняет! Хорош плакать, кислотная эрозия ракушечника — вещь необратимая. Тут тебе государством охраняется! Или за билет плати или вот со шхуны пиратов-вампиров на тебя натравим сейчас!»

Русалка для убедительности бахнула по воде широким хвостом, волна окатила падишаха с ног до головы, он всхлипнул последний раз и улыбнулся как дитя: — «Где ПИРаты? ПИРовать будем? КнамПИРы едут? Пир на весь мир? УРА!!!»

Падишах скинул мокрый халат и запрыгал по берегу фонтанного моря, радостно дрыгая ногами.

Шахерезада и не думала, что застанет падишаха за таким занятием. Когда он запыхавшись объяснил ей, что ждет гостей, она удивилась и решила, что он стал пророком, пока Падя не рассказал про русалку. Шахерезада успокоилась, — «Уф, так вот ты откуда знаешь про ПИРы. Тогда я тебе расскажу еще одну добрую весть: к нам едут не только пиры, но и ПЕРы! Потому что одно без другого никогда не ездит! Где пир, там и пер!»

«А где Пёр,там и тапёр» — произнёс Зяма Гердт, гордо вынырнув из бездонного бассейна!

«Дядя Зяма», — с некоторой долей удивления приветствовала его Шехерезада, — «вы же, того, почили вроде?»

«Не дождётесь!» — голосом Паниковского произнес милейший Зяма Гердт и вылез наконец из бассейна. – «Ну, где инструмент?»

Падишах, ужасно сомневаясь в правильности своих действий, протянул ему молоток. – «Что-то я мнительный сегодня!» — подумал он.

«Забью на все!» — подумал Зяма

… и забил.

Первый гол Зяма забил в ворота шведов, второй  — в ворота турков, третий — грекам, а потом пошло-поехало… Сборная в составе Падишаха, Шахерезады и других дворцовых игроков обыграла всех подряд.

«Неплохо мы посражались!», — заметил Падишах.

«Да» — отметила Шахерезада, поправляя красно-синие спортивные трусы до колена.

« Вау!» — прикринул Дядька Черномор, тряса бородой и пристально наблюдая за неприкрытыми коленками Шахерезады.

«Но-но!» — сказал папарацци и блеснул фотоспышкой…

«Как поживаете?» — поинтересовалась девица в розовой кофточке, держа наготове блокнотик…

«сами вы …, …, и …!!!» — сказал Киркоров и пошел на …!

И только всеми Забитый Гол молча почесывал побои, поглаживал синяки и массировал шишки.

Наши выиграли!

ПОДелки (под-елки, то, что лежит под елкой) — это изготовление ПОДарков своими руками, это все знают. Для изготовления ПОДелок необходимо задействовать мелкую моторику, поэтому ПОДарок двойной получается: изделие хэнд-мейд плюс парочка закудрявившихся извилин в гениальной голове

ПОДарок — то, что лежит в ПОДворотне, в арке. Что там обычно лежит — понятно дело что — кошелек Абрамовича, или Церетели, на худой конец. Если мелкие ПОДарки — то кошелек мелкого олигарха или общачок небольшой банды.

ПОДворотня — известно дело что: под воротом конечно шея! И кошельки, если помните, раньше всегда на шее носили, на кожаном ремешке. Кошельки всякие были, у обеспеченных людей громадных размеров! Как большой набитый живот! Этот кошелек под рубашкой еле умещался, даже специальные рубашки покупались — в магазине «Великан». И такой кошелек «трудовые накопления» назывался. Такой громадный — им можно было детей пугать!

Вы из детства небось помните стишок такой: «Вдруг из ПОДворотни — страшный великан!!!»

Но не путаем ПОДелки с ПОДделками!
ПОДделки — это совсем не кошельки — это чистая фикция!!! Будьте внимательны, не спутайте ПОДелку и ПОДделку!

Что мы имеем:
ПОДделки — это фиктивный кошелек в ПОДворотне.
Общеизвестный факт, что все, что на человеке надето, называется НАДЕЖДА. Напомню:
НАДЕЖДА состоит из кучи всяческих Оделок — верхних, средних и нижних.

Верхние оделки делятся на два класса: шапки-шляпки и платочки-банданки

Средние оделки делятся на два класса: то, что надевается сверху, называется НАДЕЛКИ
То, что одевается под НАДЕЛКИ, называется ПОДДЕЛКИ

Нижние оделки делятся на два класса: на каблуках и без каблуков.

Ночная оделка: Когда человек снимает с себя все оделки, наступает ночь. Тогда все люди натягивают на себя ночную оделку, которую ласково называют «оДЕЯлко», что означает, что под оДЕЯлком возможна некоторая приятная о-ДЕЯтельность, но об этом в следующем исследовании.

БезНАДЕЖность: Когда человек совсем голый, о нем говорят: «безНАДЕЖен», то есть НАДЕЖДЫ на человеке полностью отсутствуют. Безнадежный человек интересен – можно наглядно изучать анатомию, или раскрасить ему боди, но безНАДЕЖность считается в обществе качеством предосудительным, вот и мы не будем об этом говорить. Тем более что нас в данном исследовании интересуют только

СРЕДНИЕ ОДЕЛКИ

ПОДделка — это такая оделка которая надевается вместо ПОДворотни, имитируя ее. У дам это «бустхалтер» с дополнительными кармашками набитыми ватой (что производит впечатление полной груди и большой ПОДворотни), а у кавалеров — жилетка с множеством карманов, набитых сигаретами, жвачкой, презервативами, носовыми платками, бутербродами и т.п. ерундой, что так же имитирует настоящую ПОДворотню. Иногда некоторые мужчины хитрят, и раздувают себе живот посредством неумеренного потребления пива, что так же производит впечатление громадной ПОДворотни, но ей не является.
Поэтому, уважаемые коллеги, различайте истинную ПОДворотню и фикцию — ПОДделку.
Не зря же народная мудрость гласит: «большое брюхо — не ПОДарок!»

И вот еще одна мудрость: «Большое брюхо к искусствам глухо»
Это как раз указывает на то, что обладатель ПОДделки — большого брюха — не может быть меценатом, потому как вместо ПОДарка ( ПОДворотни) у него имеется только ПОДделка — брюхо.

ПОДсознательные реакции: Любой человек, завидя хорошую ПОДворотню (ПОДарок), реагирует на нее радостно и заливается счастливым смехом.
Поэтому если мы хотим обрадовать наших близких, мы делаем им ПОДарки, ПОДелки.

* * * *

Но я продолжу про ПОДделки:

Выражение: «Безнадежная ПОДделка» означает: «Ты забыл надеть БЕЛЬё».

БЕЛЬё: ПОДделки иногда делали тонкой ткани и нередко украшали кружевами. Такие ПОДделки называются «БЕЛЬ! Ё-моё!» или для краткости — БЕЛЬё.

Это название пришло к нам, в современную речь, из Франции, из средневекового Собора Парижской Богоматери. Там тогда жила девушка с козой, которую любило много разных мужчин. И каждый, кто добивался близости, пытался сначала посмотреть: не запылился ли пупок у красотки (это считалось верхом неприличия — пыльный пупок), и для осмотра естественно срывал с девушки средние оделки — кофту, футболку, косуху, но под этими оделками были ПОДделки из прозрачного шелка с кружавчиками собственного производства, что доказывает, что девушка была если и не гениальная, то достаточно извилистая мозгами. Потому что изготовление такого кружева требует развитой мелкой моторики, которая в свою очередь способствует развитию мозговых извилин.

Мужчина изумлялся такой удивительной ПОДделкой и говорил: «Бель! Ё-моё! Красота-то какая!» А «Бель» во французском языке означает «прекрасно!»
И потом французы даже песню такую народную сочинили — «БЕЛЬ». У нас ее по телевизору два года крутили не переставая, и даже наш местный мужчина — Дима Билан ее наизусть выучил, и постарался, чтобы полстраны ее тоже выучило.

Другим женщинам тоже захотелось чтобы какой-нибудь мужчина с них средние оделки снял и аж заколдобился. От восторгов. И женщины стали себе такие ПОДделки устраивать тонкие да кружевные.

А некоторые хитрые мужчины захотели тоже восторгов при виде их тел без средних оделок, и тоже начали себе подделки тонкие заказывать, не для того, чтобы ПОДворотню (ПОДарок) сымитировать, а исключительно для успеха у дам. И не дам.
Но те, кто не дам — это особые мужчины — голубые. Их женщины не любят. Голубой женщинам неинтересен.
Вот к примеру, вы знаете, почему все женщины так помидоры любят?
Не знаете. А я знаю: потому что помидоры голубые не бывают.

Но продолжу, а то я что-то отвлеклась.

С этим бель-ёмоём разные истории происходили забавные.
Была такая Баба Клава, которой туловище в нижней части очень выразительное было. Даже, можно сказать, грандиозное.
И всякие озорники вот как развлекались: подбегут к ней сзади, да со всего размаху как шлепнут по выпуклостям!
Баба Клава ойкает и смущается, а выпуклости колышатся еще минут десять-двенадцать.
Трясутся. Или «трусятся» — так говорят в большинстве областей и на Украине.
Ну, вы уже поняли — сейчас я про ТРУСЫ рассказывать буду.
Действительно — есть такие ПОДделки смешные, трусы называются.
………….
Интересно, если меня не выключать, сколько такой фигни я могу напридумать без остановки? :))))

Жила-была девочка-обезьяна. Она любила апельсины, громкую музыку, звенящие брямки и яркие разноцветные краски.

Однажды ей досталось наследство – большая теплая уютная шуба. Шуба девочку-обезьяну грела и защищала от холода, шума, пыли, от острых твердых углов и нескромных взглядов.

Девочке шуба нравилась, но не очень. Хотя ей было тепло и уютно, шуба мешала ей прыгать, плясать и рисовать чудесными красками было совсем в шубе неудобно. А вот шуба очень полюбила девочку-обезьяну и всячески старалась о ней заботиться – грела, ласкала ее и успокаивала и убаюкивала. И мечтала эта шуба убаюкать девочку совсем, чтобы спала она, сладко причмокивая во сне, окруженная со всех сторон уютной шубой, согретая ее теплом и счастливая и безмятежная.

А девочка мечтала прыгать, жонглировать оранжевыми апельсинами, плясать и размашисто расписывать большой кистью — раскрашивать джунгли. И скинуть шубу девочке было неудобно – ведь шуба так ее любила и так заботилась о ней. И тогда девочка решила, что шубу надо пристроить к какому-нибудь делу правильному, чтобы шубе было еще чем-то заняться, кроме убаюкивания девочки. Или продать ее?

Девочка-обезьяна подумала эту мысль, поскребла в затылке да и открыла Гугол – такая машина поисковая в Интернете. И начала поиск.

Она написала запрос: «Что обычно мешает обезьяне продать дареную шубу?»

И Гугол ей ответил: «Совесть»

«А как обезьяна может избавиться от совести?» — логично спросила девочка-обезьяна.

И Гугол тут же среагировал на запрос: «Обезьяна может продать совесть»

«Сколько стоит обезьянья совесть?» — задумалась обезьяна-девочка.

«20 копеек. Не думаю, что больше кто-то даст» — ответил Гугол.

«Кто является традиционным покупателем обезьяньей совести?» — обезьяна вовремя сообразила задать вопрос о рынках сбыта.

«Бессовестные девочки» — такой был ответ.

Девочка-обезьяна по ниточке вытянула-выдернула из себя всю свою совесть, придала ей соблазнительный товарный вид (привязала к ней десятирублевую бумажку) и продала ее за 20 копеек маленькой нетрезвой бессовестной девочке.

И попробовала снять шубу.

Шуба распахнулась на минутку, немного подалась, но сняться совсем не пожелала.

Тогда девочка-обезьяна решила потрясти шубу. Шуба была потрясена, но с места не сдвинулась. Но девочке-обезьяне трястись понравилось, и она тряхнула стариной. Шуба расчихалась не на шутку, и распахнулась пошире. Тогда девочка-обезьяна тряхнула молодостью. Шуба почти падала уже с плеч, но цеплялась кое-где за бока, за руки и стонала громко: «Девочка-обезьяна! Что ж ты меня стаскиваешь, как змея шкуру? Разве так можно с шубами? У тебя совесть есть хоть капелька?»

«Ах, вот на чем шуба держится! На капельке совести! — смекнула девочка-обезьяна, — да чихать я хотела на эту совесть!»

И она начала громко и радостно чихать – на руки и на бока, где шуба прицепилась, да так ловко и весело, что вычихнула нечаянно все остатки совести. А заодно и чувство вины. А без чувства вины комплексы неполноценности в организме не живут – они сбежали немедленно. И снова загремела музыка, нацепились на пляшущее тело звонкие брямки, мир засиял яркими красками и жизнь удалась!

А шуба – что шуба? От кого она нас защищала – от нас самих? Так мы теперь себя не боимся – мы теперь себя любим. Совершенно бессовестно любим себя изо всех сил – и счастливы!

Жила была девочка. Жила она, прямо скажем, скучно.

 То есть совсем невесело.

И эта девочка всем была все должна.

Должна учиться.

Должна трудиться.

Должна не высовываться.

Должна слушаться.

Должна быть скромной в своих желаниях.

Однажды ей надоело все это, что это она всем должна – подумала девочка, которая к тому времени тетенькой стала,  а вслух спросила:

— Ну почему я все время должна что-то делать-не делать?

— А как ты хотела? – ответила ей старая, в смысле верная подруга. – Чтобы все тебе доставалось на блюдечке с голубой каемочкой?

И подруга кивнула на огромное фарфоровое блюдо с голубой полоской по краю.

— А почему бы и нет? – решила тетенька. И стала вспоминать, что она хочет, и отчего должна отказываться. Она хотела, как выяснилось, немного:

Новую дубленку и сапоги.

Вынуть мужа Петьку из под старого «Запорожца», под которым тот валялся все выходные, и обратить его взоры к себе. Для этого она захотела новую машинку для Петьки.

Она захотела занять чем-нибудь приятным начальницу Стеллу Сигизмундовну, чтобы та отвяла от нее со своими претензиями и бессмысленными заданиями.

Она захотела провести отпуск не на грядках в Монино, а у моря теплого.

И тогда тетенька решила действовать!

Она подумала и придумала: для исполнения желания нужно поместить символ желаемого посреди  блюдечка с голубой каемочкой: денежку, или картинку с морем и пальмой, или логотип фирмы, от которой благ требуется, или фамилию директора, с кем договор заключать, или красивый брелок к ключам от новенькой машины, или еще что нужное.

И стала по одному все это помещать, и стали ей эти блага сыпаться из тарелочки щедрой волной. Первая дубленка выскочила, за ней сапоги итальянские на каблучке да с блестящими камушками. Потом ключи от машины зазвенели и сама машина во дворе забибикала. Петька тут же мухой вылетел во двор и уткнулся в новенькую игрушку. Потом пара билетов на самолет и путевки в Хургаду, стопка договоров, пачка фотографий из круиза, разноцветные безделушки, которые нынче бельем называются…

Время шло, вещей в доме прибавилось, а счастья было не видно, как и раньше. Однажды с блюдечка спрыгнула румяная старушка-домработница – пыль с добра вытирать. Покрутилась она по хозяйству с недельку, уразумела уклад хозяйский и однажды и говорит: «Тетенька, а что ты смурная такая? Нешто печаль какую испытываешь, али нужда в чем?»

Нахмурилась тетенька, в смысле девочка бывшая, и говорит: «нет нужды у меня,  все прекрасно», а старушка продолжает: « а что ж ты как уксусу наглоталась?»

Тетенька плечами пожала, и пошла к тарелочке за помадой французской – по каталогу приноровилась заказывать. Намазала свои губы сжатые фиолетовым, да стала как сейф неприступный и неулыбчивый.

А бабулька смекалистая увидела такое дело, да говорит: «Все ты себе подарила, тетенька, да одно забыла: себя у тебя нету. Вещи ты любишь и вещей у тебя полон дом, а вот ты сама себя не любишь, и потому сама у себя отсутствуешь» Как схватит тетеньку! Да как посадит ее на блюдечко!

Тетенька верещит, упирается, боится блюдечко раздавить – она еще сервиз не заказала перламутровый! Но старушонка ловкая оказалась, под микитки тетеньку держит, да верещит весело:

«Тетку в блюдце посажу,

 саму к себе приворожу,

 коль себя сможешь любить,

то счастливо будешь жить!»

Тут  перестала тетенька упираться, заулыбалась, помаду синюшную обтерла, с блюдца спрыгнула и рассмеялась, потому что опять в девчонку превратилась. Только в веселую. Заскакала девчонка, хвалилки и смиялки себе поет, лепестками себя обсыпает, яблочную воду душистую на себя из кувшина расписного поливает, и радуется! И никому ничего не должна!

Да с нее никто ничего и не спрашивает – все ей только радуются да любуются!

Любовь – великая сила!И сервиз ни при чем получается…

Клюква закопалась в черновиках с головой и оттуда громко сказала нараспев:

— Один в поле не воет!

Потом подумала, пошуршала бумагой и продолжила:

— И два не воют!

Еще подумала как следует, поглядела на потолок и закончила:

— А трое – идут пить шампанское! Чего бы им выть-то?

С кучи черновиков слетела Ворона и продемонстрировала хрустальный фужер.

— Ты о чем? – спросила Клюква

Ворона высунула язык и скорчила рожу. Клюква сделала вывод – хочет!

— Хочу! – каркнула Ворона и намекнула на шампанское.

— Пиши заявление, — мрачно протянула бумагу Клюква.

Ворона заглотила лист, брякнулась оземь и превратилась в серый красивый ящик факсового аппарата.

— Ешкин кот, опять я за старшего! – проворчала Клюква и ударила по клавишам факса, пытаясь сыграть  «Мурку». Факс загудел, подмигнул игриво зеленым глазом, чавкнул плотоядно и выпустил рулон белоснежной бумаги, на котором ярко выделялась шапка-заглавие:

ИНТЕРЕСНЕЙШЕЕ РУКОВОДСТВО

ДЛЯ ВОЛШЕБНОЙ КАНЦЕЛЯРИИ

Факс пискнул, требуя бумаги. Клюква наощупь схватила стопку листков из черновиков и сунула в брюхо факса. Теперь она аккуратно потыкала в кнопки, набирая «Танцующего лебедя» Сен-Санса. Факс пожевал-поурчал-почмокал и выдал еще один аккуратный рулончик, который, заворачиваясь в трубочку, явил пеструю картинку: европейские дензнаки были впечатаны в середину рулона.

Клюква с интересом осмотрела полученные произведения, и нажала зеленую кнопку. Факс встрепенулся, каркнул и стал Вороной.

— Ты кто? – спросила Клюква.

— Я Аист! – сказала Ворона.

— Похоже, — сказала Клюква, — а что ж ты так чавкаешь?

— Жрать хочу, — сказал Аист-Ворона.

— И эту кучу сожрешь?

— Не вопрос, — Вороне надоело намекать, она тюкнула клювом пробку, которая незамедлительно выстрелила в потолок, и шампанское полилось в подставленный фужер.

— Это зачем? – поинтересовалась Клюква.

— Запивать, — сказала Ворона. Начала что-то сосредоточенно считать в уме,  забормотала:

— десять градусов… значит глотков двадцать семь делаем… иначе некондиция получится…

Отпила глоточек, затем с деловым видом подошла к куче черновиков, разинула рот на 270 градусов и помогая себе лапами как снегоуборочная машина, загребла все черновики в вывернутый почти наизнанку клюв. Звучно глотнула и клюв с грохотом захлопнула. Сделала интересное движение горлом, лихо тяпнула шампанского до дна и деловито спросила:

— Куда снестись?

Клюква подставила новенький чемоданчик-дипломат.

Ворона лихо запрыгнула в него, завиляла нижними чакрами, и через мгновение двадцать семь новеньких творений в три ряда красовались в чемодане, сверкая лаковыми боками и пестрыми наклейками.

— Ух ты! – Клюква восхищенно разглядывала изделия. Эту «Канцелярию» она задумала сто лет назад, и книга была уже написана на куче черновиков, но никак собраться не могла, а теперь вот – бац! – и готово!

А Ворона тем временем вытолкнула из под крыла большую медаль и уже прилаживала ее на грудь Клюкве.

— Что это? – Клюкве сразу понравился блестящий кружок с какими-то невиданными доселе буквами.

-Да премия, — усталым голосом существа денно и нощно раздающего премии произнесла Ворона, — букеровская.

— Кому? – уже догадываясь и розовея от удовольствия спросила Клюква.

— Дык тебе! – и Ворона ехидно добавила: — можешь даже заявления не писать!